Все придурки, все кАзлы
Телефонный разговор на следующее утро, вернее твое утро и мою середину рабочего дня…… Короче, не сложился как-то разговор… Я не знаю, в чем дело, и что ты там обо мне придумал, все вывернул и исковеркал и, наконец, холодно и злобно выдал: «….ты опять начинаешь???»
Начинаю что??? Ты умен, ты ужасно до страшного умен, но порой хитросплетение твоих мыслей и гипертрофированное чувство собственного достоинства превращаются в ядовитый коктейль, который я пью галлонами и который разъедает меня как кислота. Ощущение кислоты в желудке было настолько реальным, что мышцы моего пресса болезненно сжались, я согнулась впополам, прижала руку к животу. Но душа моя болела сильней, она заметалась в отчаянии, панике. Я же люблю тебя, Волк. Разве я виновата в этом? Почему мне так плохо? Что со мной?.... Держась за живот, я быстро накинула пальто, схватила зонт и скрюченная от боли выскочила в корридор. Там пахло трухлявым запахом старой Москвы, старым особняком, представляющим какую-то там ценность, заполненным разными офисами. Я вышла на улицу, моросил серый дождь, несколько наших сотрудников, куривших у входа, спросили, куда я. Я промямлила, что скоро вернусь. Неуверенным, но быстрым шагом я неслась по переулку, прижимая рукой ноющий живот. Ветер вырывал зонт у меня из рук, слезы стояли в глазах. На меня что-то нашло. Просто что-то нашло. Я бежала как безумная к Храму Христа Спасителя. Как мне раньше казалось, самому ханжескому храму из всех. Но он был ближе всего, и теперь мне было все равно. Мне казалось, что я найду убежище в этом гигантском здании. Убежище от чего? От себя? От своей глупости? От своей любви? От своей одержимости тобой? Как огромный белый айсберг храм навис надо мной, из его открывшейся тяжелой двери пахнуло теплом и запахом горящих восковых свечей. Мое сердце билось так, будто я спасаюсь от полчища чертей, преследующих меня, мне хотелось поскорее очутиться внутри. Необходимо пройти металлоискатель, показать сумку, охранник почему-то клеится ко мне, я не обращаю внимания, я хочу быстрее попасть внутрь. Кажется, надо накрыть голову, судорожно выпрастываю шейный платок, повязываю поверх растрепанных волос. Все еще прижимая живот рукой, быстро огибаю колонну и оказываюсь в большом просторном нарядном зале: очень высокие потолки, арки, свечи. Из моей груди неожиданно вырывается не то вздох, не то стон, вся мокрая от слез и дождя, живот болит, мышцы пресса пытаются меня согнуть. И что дальше? Я пришла. Я не знаю ни молитв, ни обрядов. Зачем я приперлась??? Я прибежала как ненормальная и стою тут посреди зала, как дура, и не знаю, что делать. ….здесь так тихо: только шепот, шелест шагов и звук горящих свечей. Я медленно закрываю и открываю глаза, смотрю на иконы, на распятого Христа, на его раны. Я купила несколько свечей и неестественно крепко держу их в кулаке. О чем мне молиться? Имею ли я право вообще о чем-то просить? Имею ли я право жаловаться, ведь я сама во всем виновата?
«Не оставляй меня, пожалуйста!»- отчаянно прошептала я, обращаясь куда-то в высоту.
«Не оставляй его,» - мне хотелось поговорить о тебе. Я зажгла свечу и мысленно пожелала тебе сил, терпения…. счастья… ведь все оказалось так непросто для тебя, так болезненно, почти невыносимо, а ты такой ранимый, тонкий. Ты не привык переживать за других, ты не привык признавать свою вину, а теперь ты изо дня в день проклинаешь сам себя, потому что я стою на полке, как икона, перед которой ты каешься, как укор всей твоей прошлой жизни. Мне вдруг захотелось утолить твою боль, а не свою. Я хотела, что бы тебе было светло, чтобы тебе было легко.
Я зажгла вторую свечу, мне нужно было сказать и о нем. Он ничего не знает, он счастлив. Но я так страшно виновата перед ним, я так много лгала и еще много раз солгу потом. Я чудовище.
Я зажгла еще несколько свечей. Боль утихла. Что мне сказать о себе? Я монстр, я предатель… О чем мне просить? Я бы хотела, чтобы ты меня понимал… не срывал зло на мне. Хотя… я даже не знаю. Я не могу найти выход, я не знаю, куда идти, в каком направлении двигаться. Прижавшись лбом, кажется, к Николаю Угоднику, я крепко зажмурилась в отчаянии, снова слезы. Я вообще чего-то так много реву. Но я почувствовала, что меня услышали, вдруг что-то сдулось во вне, и стало легче. Я тихо и молча вернулась на рабочее место.
Начинаю что??? Ты умен, ты ужасно до страшного умен, но порой хитросплетение твоих мыслей и гипертрофированное чувство собственного достоинства превращаются в ядовитый коктейль, который я пью галлонами и который разъедает меня как кислота. Ощущение кислоты в желудке было настолько реальным, что мышцы моего пресса болезненно сжались, я согнулась впополам, прижала руку к животу. Но душа моя болела сильней, она заметалась в отчаянии, панике. Я же люблю тебя, Волк. Разве я виновата в этом? Почему мне так плохо? Что со мной?.... Держась за живот, я быстро накинула пальто, схватила зонт и скрюченная от боли выскочила в корридор. Там пахло трухлявым запахом старой Москвы, старым особняком, представляющим какую-то там ценность, заполненным разными офисами. Я вышла на улицу, моросил серый дождь, несколько наших сотрудников, куривших у входа, спросили, куда я. Я промямлила, что скоро вернусь. Неуверенным, но быстрым шагом я неслась по переулку, прижимая рукой ноющий живот. Ветер вырывал зонт у меня из рук, слезы стояли в глазах. На меня что-то нашло. Просто что-то нашло. Я бежала как безумная к Храму Христа Спасителя. Как мне раньше казалось, самому ханжескому храму из всех. Но он был ближе всего, и теперь мне было все равно. Мне казалось, что я найду убежище в этом гигантском здании. Убежище от чего? От себя? От своей глупости? От своей любви? От своей одержимости тобой? Как огромный белый айсберг храм навис надо мной, из его открывшейся тяжелой двери пахнуло теплом и запахом горящих восковых свечей. Мое сердце билось так, будто я спасаюсь от полчища чертей, преследующих меня, мне хотелось поскорее очутиться внутри. Необходимо пройти металлоискатель, показать сумку, охранник почему-то клеится ко мне, я не обращаю внимания, я хочу быстрее попасть внутрь. Кажется, надо накрыть голову, судорожно выпрастываю шейный платок, повязываю поверх растрепанных волос. Все еще прижимая живот рукой, быстро огибаю колонну и оказываюсь в большом просторном нарядном зале: очень высокие потолки, арки, свечи. Из моей груди неожиданно вырывается не то вздох, не то стон, вся мокрая от слез и дождя, живот болит, мышцы пресса пытаются меня согнуть. И что дальше? Я пришла. Я не знаю ни молитв, ни обрядов. Зачем я приперлась??? Я прибежала как ненормальная и стою тут посреди зала, как дура, и не знаю, что делать. ….здесь так тихо: только шепот, шелест шагов и звук горящих свечей. Я медленно закрываю и открываю глаза, смотрю на иконы, на распятого Христа, на его раны. Я купила несколько свечей и неестественно крепко держу их в кулаке. О чем мне молиться? Имею ли я право вообще о чем-то просить? Имею ли я право жаловаться, ведь я сама во всем виновата?
«Не оставляй меня, пожалуйста!»- отчаянно прошептала я, обращаясь куда-то в высоту.
«Не оставляй его,» - мне хотелось поговорить о тебе. Я зажгла свечу и мысленно пожелала тебе сил, терпения…. счастья… ведь все оказалось так непросто для тебя, так болезненно, почти невыносимо, а ты такой ранимый, тонкий. Ты не привык переживать за других, ты не привык признавать свою вину, а теперь ты изо дня в день проклинаешь сам себя, потому что я стою на полке, как икона, перед которой ты каешься, как укор всей твоей прошлой жизни. Мне вдруг захотелось утолить твою боль, а не свою. Я хотела, что бы тебе было светло, чтобы тебе было легко.
Я зажгла вторую свечу, мне нужно было сказать и о нем. Он ничего не знает, он счастлив. Но я так страшно виновата перед ним, я так много лгала и еще много раз солгу потом. Я чудовище.
Я зажгла еще несколько свечей. Боль утихла. Что мне сказать о себе? Я монстр, я предатель… О чем мне просить? Я бы хотела, чтобы ты меня понимал… не срывал зло на мне. Хотя… я даже не знаю. Я не могу найти выход, я не знаю, куда идти, в каком направлении двигаться. Прижавшись лбом, кажется, к Николаю Угоднику, я крепко зажмурилась в отчаянии, снова слезы. Я вообще чего-то так много реву. Но я почувствовала, что меня услышали, вдруг что-то сдулось во вне, и стало легче. Я тихо и молча вернулась на рабочее место.