среда, 21 октября 2015
Все придурки, все кАзлы
Дорогой Волк. Дорогой муж. Знаешь ли ты, что иногда я просыпаюсь ночью, чтобы проверить, что ты спишь рядом, чтобы убедиться, что ты не приснился мне? Знаешь ли, что днем я нервно тереблю обручальное кольцо, проверяя, взаправду ли всё? Знаешь ли, как страшно мне смотреть назад туда, где нет тебя?
пятница, 25 октября 2013
Все придурки, все кАзлы
Дорогой мой Волк, со времен моей последней записи прошло уже больше двух лет.
За это время произошло много странных событий. А разве мы с тобой когда-то жили обычной жизнью? За это время эта странная жизнь и я изрядно ошлифовали тебя, огранили, ибо ты был как алмаз не ограненный, дерзкий и твердый, но грубый как булыжник. Я же наоборот, заострившись о твои грубые края, стала жёстче и намного взрослее.
Я люблю холодное оружие, сама не знаю, почему. И вот однажды мой отец подарил мне красивый и невероятно острый складной ножик. Я всегда носила его с собой… Ну а ты… ты обидел меня, мое раненное сердце обливалось кровью, но ты не торопился утешать меня, ты вцепился мне в воротник. «Женщины - слабые создания, они могут только плакать», - наверное, думал ты. А у меня всегда под рукой был папин подарок. Мой миленький ножик вошел прямо промеж твоих лучевых костей чуть ниже локтя и перерезал артерию. Кровь лилась бешено. Ты назвал меня животным и врезал по щеке. Ярость, любовь, боль, сожаление и даже страх попеременно отражались на твоем лице. Моя победно ликовавшая в первую секунду душа наполнялась отчаянием также быстро, как твоя горячая кровь струилась на асфальт. Я думала, что оттолкнула тебя навсегда. Но через четыре дня тебя выгнали из больницы за нарушение больничного режима, и ты вернулся в мою жизнь, как ни в чем не бывало, лишь назвав меня бешеной бабой. Наш роман продолжился…
И вот однажды ты позвонил мне из СИЗО – твои кувырки на чужих машинах и прочее-прочее-прочее не прошли бесследно, и тебя взяли за жопу. Месяц до суда я, мне кажется, не спала совсем, улаживала, договаривалась. Поставив на уши пол Москвы, купив подарки судье и прокурору, умаслив потерпевших, то нанимая, то отказываясь от адвокатов, всеми мыслимыми и немыслимыми способами, мне удалось свести приговор всего лишь к 6 месяцам общего режима. Твои сокамерники тебя поздравили, ты назвал меня ангелом. Я до сих пор помню, как ты шел по коридору в наручниках и под конвоем, очаровательно мне улыбаясь, и похвалил мои новые сапоги. Но когда тебя уводили, в твоих глазах я прочитала всю глубину твоего страдания и твое «прости», и сердце мое сжалось в ответ…
После того, как тебя увезли этапом, я начала новую жизнь: окончательно прекратила все общение с ним, сняла комнату, переехала, почти прекратила общение со своей матерью и записалась к психологу (так туго мне было). Я написала тебе всего одно письмо, которое буквально истекало любовью, и вложила в конверт свое фото. Ты перечитывал его миллион раз, и тебе становилось и светло, и страшно, и ты гладил мое лицо на фото, почти молясь на него как на икону… и все твои молитвы я неизменно повторяла Богу…
В конце весны ты вернулся худой, серый, измученный собственной совестью и долго молча не выпускал меня из своих объятий. Приготовленные мною кушанья не шли тебе в горло. Ты много и горько плакал, говорил, что ломаешь мне жизнь, хотел, чтобы я была счастлива. К вечеру ты слег, температура поднялась до сорока, и ты забылся в бреду. К счастью, Бог послал мне очень хороших друзей. Подруга фармацевт подсказала, какие нужны лекарства, я среди ночи помчалась в аптеку. Той ночью я много молилась о тебе, сбивая температуру. К утру тебе стало лучше. Мало по малу мы восстановили твои документы, наладили жизнь.
И вот однажды ты привез мне щенка. Собака была совсем маленькой, беззащитной, бездомной, брошенной. Она подошла к тебе на улице и укусила за ногу. Из-за щенка меня выгнали из съемной квартиры, мне пришлось временно переехать к родителям. Отказываться от собаки мне не хотелось - щенок меня полюбил. Ты пытался встать на ноги, но в итоге пустился во все тяжкие. Я видела, что течение несет тебя на скалы, но ничего не могла поделать – ты всегда учишься только на своих ошибках.
И вот однажды ты сошел с ума. В самом прямом смысле слова. Ты нес какой-то параноидальный бред, тебя преследовали враги, сговорившиеся против тебя. Твои доводы были настолько вескими и структурированными, что я не сразу распознала, что это что-то из области психиатрии. Ты все дальше уходил от реальности. К моему ужасу, твое воспаленное сознание считало меня частью заговора, думало, что я собираюсь мстить за всю боль, которую ты причинил мне. Я вычитала, что паранойя – одна из самых ужасных разновидностей шизофрении. Для меня это было ударом…
Если человек теряет ноги, руки, он остается все-таки собой, но если человек теряет рассудок, он становится кем-то другим. Огромных усилий мне стоило снова завоевать доверие твоей больной души. У тебя часто случались истерики, ты заходил в супермаркет и потом не мог найти выход. Безумие – это страшно. На нашей долгой счастливой жизни я тогда поставила крест. Во время твоих безумных исповедей, я узнала слишком много о твоих похождениях, изменах. Мне самой хотелось орать от ужаса, но я держалась, стиснув зубы. Я не могла тебя бросить в таком состоянии, хотя после твоих откровений мне этого хотелось. Я обращалась с тобой как с маленьким ребенком, люди вокруг жалели нас. Но через некоторое время мои отчаянные молитвы и моя огромная бесконечная любовь постепенно вернули тебя к реальности вплоть до полного исчезновения всех симптомов. Я боялась, что это ремиссия в течении твоей шизофрении, но позже выяснилось, что это просто последствия употребления казалось бы безобидной марихуаны. У некоторых людей частое курение шмали вызывает «марихуановый психоз», и это не хихи-хаха, как принято считать, это НЕДЕЛИ забытья и ПОЛНЕЙШЕГО неадеквата. Оказывается, эти вещества сохраняются в тканях человека ГОДАМИ. И я видела, как это бывает, своими глазами, и не приведи Господь, кому-то испытать такое…
Позже все наладилось, ты полностью завязал с коноплей, стал преданным и верным как никто иной. Мы сняли жилье и поселились вместе. Все было в нашем совместном быту: и скандалы, и крики, и битье посуды, и моя разбитая губа, и сожаления, и слезы, и жаркие примирения, и прощения, и море счастья тоже, и бокал вина каждый вечер за ужином…
Эволюция твоей личности шла бешеными темпами. Твои познавательные способности безграничны, твой аналитический ум не дремлет никогда. Порой я, человек с высшим образованием и красным дипломом, чувствую себя глупой рядом с тобой, и кажется, что ты знаешь все и обо всем. С тобой никогда не скучно, с тобой интересно говорить и об оттенке лака для ногтей и о динамике цен на нефть. Ты легко и много общаешься с людьми, постоянно генеришь идеи, что позволяет тебе зарабатывать…
Мы расстались по государственным причинам. Целый месяц наши отношения продолжались только по Скайпу. За это время пришло осознание того, насколько срослись наши души, как привыкли друг к другу наши тела, и мы стали единым целым.
Через месяц с ворохом справок в сумке я села на самолет в твою стану. Все невыносимо долгие два часа полета я проерзала в кресле от волнения и нетерпения.
С момента нашей первой встречи прошло уже 10 лет, но наша любовь ни капельки не стала меньше, ее не съели ни быт, ни трудности, ни разлуки.
Ты ждал меня в аэропорту с розой в руке бесконечно любящий, бесконечно преданный, бесконечно благодарный, бесконечно любимый…
В большом торжественном, но неотапливаемом безумно холодном зале не было моей мамы, не было моих друзей и близких, был рядом только ты, ты держал меня за руку, на мне было простое белое платьице, но на душе у меня было легко и светло, я была счастлива. Нас объявили мужем и женой.
Оглядываться назад мне страшно, столько всего мы прошли, сколько прошла я – робкая, ужасно застенчивая душа. И я поражаюсь возникшим у меня откуда-то силе воли, терпению, мужеству, чтобы быть с тобою рядом и в радости, и горе, болезни и здравии, богатстве и бедности… Как никто иной я понимаю значение этих слов. Я вместе с тобой боролась с системой, с государством, с законом, с проблемами, с твоим характером, с твоей болезнью, боролась с собой, стиснув зубы, сжав кулаки… И я не жалею ни о чем, ни капельки. Я рада, что не сдавалась никогда, что все перетерпела. Я знаю, что впереди также немало трудностей, но я не боюсь. И я бесконечно благодарна судьбе и Богу за тебя и за ТАКУЮ огромную горячую нашу любовь, что мне подарена возможность чувствовать ТАК. И я верю, что даже смерть не разлучит нас...
За это время произошло много странных событий. А разве мы с тобой когда-то жили обычной жизнью? За это время эта странная жизнь и я изрядно ошлифовали тебя, огранили, ибо ты был как алмаз не ограненный, дерзкий и твердый, но грубый как булыжник. Я же наоборот, заострившись о твои грубые края, стала жёстче и намного взрослее.
Я люблю холодное оружие, сама не знаю, почему. И вот однажды мой отец подарил мне красивый и невероятно острый складной ножик. Я всегда носила его с собой… Ну а ты… ты обидел меня, мое раненное сердце обливалось кровью, но ты не торопился утешать меня, ты вцепился мне в воротник. «Женщины - слабые создания, они могут только плакать», - наверное, думал ты. А у меня всегда под рукой был папин подарок. Мой миленький ножик вошел прямо промеж твоих лучевых костей чуть ниже локтя и перерезал артерию. Кровь лилась бешено. Ты назвал меня животным и врезал по щеке. Ярость, любовь, боль, сожаление и даже страх попеременно отражались на твоем лице. Моя победно ликовавшая в первую секунду душа наполнялась отчаянием также быстро, как твоя горячая кровь струилась на асфальт. Я думала, что оттолкнула тебя навсегда. Но через четыре дня тебя выгнали из больницы за нарушение больничного режима, и ты вернулся в мою жизнь, как ни в чем не бывало, лишь назвав меня бешеной бабой. Наш роман продолжился…
И вот однажды ты позвонил мне из СИЗО – твои кувырки на чужих машинах и прочее-прочее-прочее не прошли бесследно, и тебя взяли за жопу. Месяц до суда я, мне кажется, не спала совсем, улаживала, договаривалась. Поставив на уши пол Москвы, купив подарки судье и прокурору, умаслив потерпевших, то нанимая, то отказываясь от адвокатов, всеми мыслимыми и немыслимыми способами, мне удалось свести приговор всего лишь к 6 месяцам общего режима. Твои сокамерники тебя поздравили, ты назвал меня ангелом. Я до сих пор помню, как ты шел по коридору в наручниках и под конвоем, очаровательно мне улыбаясь, и похвалил мои новые сапоги. Но когда тебя уводили, в твоих глазах я прочитала всю глубину твоего страдания и твое «прости», и сердце мое сжалось в ответ…
После того, как тебя увезли этапом, я начала новую жизнь: окончательно прекратила все общение с ним, сняла комнату, переехала, почти прекратила общение со своей матерью и записалась к психологу (так туго мне было). Я написала тебе всего одно письмо, которое буквально истекало любовью, и вложила в конверт свое фото. Ты перечитывал его миллион раз, и тебе становилось и светло, и страшно, и ты гладил мое лицо на фото, почти молясь на него как на икону… и все твои молитвы я неизменно повторяла Богу…
В конце весны ты вернулся худой, серый, измученный собственной совестью и долго молча не выпускал меня из своих объятий. Приготовленные мною кушанья не шли тебе в горло. Ты много и горько плакал, говорил, что ломаешь мне жизнь, хотел, чтобы я была счастлива. К вечеру ты слег, температура поднялась до сорока, и ты забылся в бреду. К счастью, Бог послал мне очень хороших друзей. Подруга фармацевт подсказала, какие нужны лекарства, я среди ночи помчалась в аптеку. Той ночью я много молилась о тебе, сбивая температуру. К утру тебе стало лучше. Мало по малу мы восстановили твои документы, наладили жизнь.
И вот однажды ты привез мне щенка. Собака была совсем маленькой, беззащитной, бездомной, брошенной. Она подошла к тебе на улице и укусила за ногу. Из-за щенка меня выгнали из съемной квартиры, мне пришлось временно переехать к родителям. Отказываться от собаки мне не хотелось - щенок меня полюбил. Ты пытался встать на ноги, но в итоге пустился во все тяжкие. Я видела, что течение несет тебя на скалы, но ничего не могла поделать – ты всегда учишься только на своих ошибках.
И вот однажды ты сошел с ума. В самом прямом смысле слова. Ты нес какой-то параноидальный бред, тебя преследовали враги, сговорившиеся против тебя. Твои доводы были настолько вескими и структурированными, что я не сразу распознала, что это что-то из области психиатрии. Ты все дальше уходил от реальности. К моему ужасу, твое воспаленное сознание считало меня частью заговора, думало, что я собираюсь мстить за всю боль, которую ты причинил мне. Я вычитала, что паранойя – одна из самых ужасных разновидностей шизофрении. Для меня это было ударом…
Если человек теряет ноги, руки, он остается все-таки собой, но если человек теряет рассудок, он становится кем-то другим. Огромных усилий мне стоило снова завоевать доверие твоей больной души. У тебя часто случались истерики, ты заходил в супермаркет и потом не мог найти выход. Безумие – это страшно. На нашей долгой счастливой жизни я тогда поставила крест. Во время твоих безумных исповедей, я узнала слишком много о твоих похождениях, изменах. Мне самой хотелось орать от ужаса, но я держалась, стиснув зубы. Я не могла тебя бросить в таком состоянии, хотя после твоих откровений мне этого хотелось. Я обращалась с тобой как с маленьким ребенком, люди вокруг жалели нас. Но через некоторое время мои отчаянные молитвы и моя огромная бесконечная любовь постепенно вернули тебя к реальности вплоть до полного исчезновения всех симптомов. Я боялась, что это ремиссия в течении твоей шизофрении, но позже выяснилось, что это просто последствия употребления казалось бы безобидной марихуаны. У некоторых людей частое курение шмали вызывает «марихуановый психоз», и это не хихи-хаха, как принято считать, это НЕДЕЛИ забытья и ПОЛНЕЙШЕГО неадеквата. Оказывается, эти вещества сохраняются в тканях человека ГОДАМИ. И я видела, как это бывает, своими глазами, и не приведи Господь, кому-то испытать такое…
Позже все наладилось, ты полностью завязал с коноплей, стал преданным и верным как никто иной. Мы сняли жилье и поселились вместе. Все было в нашем совместном быту: и скандалы, и крики, и битье посуды, и моя разбитая губа, и сожаления, и слезы, и жаркие примирения, и прощения, и море счастья тоже, и бокал вина каждый вечер за ужином…
Эволюция твоей личности шла бешеными темпами. Твои познавательные способности безграничны, твой аналитический ум не дремлет никогда. Порой я, человек с высшим образованием и красным дипломом, чувствую себя глупой рядом с тобой, и кажется, что ты знаешь все и обо всем. С тобой никогда не скучно, с тобой интересно говорить и об оттенке лака для ногтей и о динамике цен на нефть. Ты легко и много общаешься с людьми, постоянно генеришь идеи, что позволяет тебе зарабатывать…
Мы расстались по государственным причинам. Целый месяц наши отношения продолжались только по Скайпу. За это время пришло осознание того, насколько срослись наши души, как привыкли друг к другу наши тела, и мы стали единым целым.
Через месяц с ворохом справок в сумке я села на самолет в твою стану. Все невыносимо долгие два часа полета я проерзала в кресле от волнения и нетерпения.
С момента нашей первой встречи прошло уже 10 лет, но наша любовь ни капельки не стала меньше, ее не съели ни быт, ни трудности, ни разлуки.
Ты ждал меня в аэропорту с розой в руке бесконечно любящий, бесконечно преданный, бесконечно благодарный, бесконечно любимый…
В большом торжественном, но неотапливаемом безумно холодном зале не было моей мамы, не было моих друзей и близких, был рядом только ты, ты держал меня за руку, на мне было простое белое платьице, но на душе у меня было легко и светло, я была счастлива. Нас объявили мужем и женой.
Оглядываться назад мне страшно, столько всего мы прошли, сколько прошла я – робкая, ужасно застенчивая душа. И я поражаюсь возникшим у меня откуда-то силе воли, терпению, мужеству, чтобы быть с тобою рядом и в радости, и горе, болезни и здравии, богатстве и бедности… Как никто иной я понимаю значение этих слов. Я вместе с тобой боролась с системой, с государством, с законом, с проблемами, с твоим характером, с твоей болезнью, боролась с собой, стиснув зубы, сжав кулаки… И я не жалею ни о чем, ни капельки. Я рада, что не сдавалась никогда, что все перетерпела. Я знаю, что впереди также немало трудностей, но я не боюсь. И я бесконечно благодарна судьбе и Богу за тебя и за ТАКУЮ огромную горячую нашу любовь, что мне подарена возможность чувствовать ТАК. И я верю, что даже смерть не разлучит нас...
четверг, 05 мая 2011
Все придурки, все кАзлы
Моя недельная командировка закончилась, мой самолет приземлился в Шереметьево. Я поспешила забрать багаж, ты уже ждал меня снаружи. Твое лицо просияло радостной улыбкой, когда я, цокая длинными тонкими шпильками, устремилась к тебе. Ты сладко поцеловал меня и погрузил мой чемодан в багажник. По тебе было видно, что ты очень рад, что очень скучал, и не мог на меня наглядеться.
На пол пути ты вдруг куда-то свернул, остановил машину и, тяжело дыша, без объяснений принялся жадно срывать с меня мои узенькие джинсы. Мы перебрались на заднее сидение и дали волю чувствам. Все было бы вообще прекрасно, если бы вдруг, откуда ни возьмись, не появилась какая-то бабулька (!) и не начала нас фотографировать (!!!). Ты уже рычал на нее в окно, когда я пыталась прикрыть твою наготу своей футболкой. Вокруг машины начали скапливаться, по всей видимости, бабулькины подруги, и все происходящее начинало походить на какую-то комедию. о_О Ты натянул свои джинсы, вышел из машины, рявкнул на бабок, сел за руль, и мы уехали.
Волк, что это было? – в недоумении спросила я.
Коть, ну чего ты хочешь, бабок никто не трахает, им бы хоть поглядеть.
Это было и смешно, и как-то страшно, и я в ужасе рассмеялась, мои щеки горели от стыда… и от счастья.
На пол пути ты вдруг куда-то свернул, остановил машину и, тяжело дыша, без объяснений принялся жадно срывать с меня мои узенькие джинсы. Мы перебрались на заднее сидение и дали волю чувствам. Все было бы вообще прекрасно, если бы вдруг, откуда ни возьмись, не появилась какая-то бабулька (!) и не начала нас фотографировать (!!!). Ты уже рычал на нее в окно, когда я пыталась прикрыть твою наготу своей футболкой. Вокруг машины начали скапливаться, по всей видимости, бабулькины подруги, и все происходящее начинало походить на какую-то комедию. о_О Ты натянул свои джинсы, вышел из машины, рявкнул на бабок, сел за руль, и мы уехали.
Волк, что это было? – в недоумении спросила я.
Коть, ну чего ты хочешь, бабок никто не трахает, им бы хоть поглядеть.
Это было и смешно, и как-то страшно, и я в ужасе рассмеялась, мои щеки горели от стыда… и от счастья.
вторник, 03 мая 2011
Все придурки, все кАзлы
Ты рычал и настаивал, после долгих мучительных поисков мне удалось взять машину напрокат. После работы, как есть, - в ярко салатовом платье и туфлях, я уставшая помчалась забирать машину. Я никогда раньше не ездила одна. С тех пор, как закончила автошколу, это вообще был мой второй опыт вождения. Мне достался нелепый желтый фолькс ваген Жук. На нем мне предстояло одной проехать сотню километров и забрать тебя из другого города.
Пока машине меняли барахливший стоп сигнал, я храбрилась, глотая подкатывавший к горлу ком.
- Вы на механике то ездите? – участливо спросил меня главный механик.
- Ну конечно! – мяукнула я, беспечно махнув ручонкой.
Был уже одиннадцатый час, когда моего Жука выкатили из гаражей. Я села за руль, туфли на платформе пришлось снять. По коже прошел мороз. Все происходящее я воспринимала как подвиг.
До боли сжимая руками руль, орудуя босыми ногами и обливаясь холодным потом, я ехала к тебе. Мне периодически кто-нибудь сигналит, толи потому, что я занятно смотрюсь в своем зеленом платье на желтом Жуке, толи оттого, что я фигово еду. Я и правда пару раз заглохла на светофоре, потому что не привыкла к такому шустрому сцеплению.
Автодороги Москвы я знаю плохо, поэтому вечно попадаю не в тот ряд и вынужденно поворачиваю не туда. Щурясь полными слёз глазами, я пытаюсь определить куда направлен этот долбанный кирпич, тут мне по стеклу стучат полосатой палкой: «Паркуйтесь!».
Как паркуйтесь, где паркуйтесь, я вообще не умею парковаться!!! – в ужасе кричит мой внутренний голос. Я останавливаюсь возле цветочных палаток, ко мне бежит толпа чучмеков, они все размахивают руками и верещат, потому что я загораживаю товар. Пробираюсь сквозь толпу галдящих суетливых кавказцев, впаривающих мне розы, иду к гаишникам. Сотрудник ГИБДД с нежностью посмотрел на мои тонкие дрожащие пальцы и отпустил без штрафа, хотя я только что проехала под кирпич. Один из кавказцев подарил мне розу. Я поехала дальше.
Был еще одни поворот не туда, темнота, лес, разворот через сплошную. Потом была пробка. Потом кончился бензин. Заправляться я не умею, но мне удалось побороть новый приступ паники и благополучно справиться с заправкой.
Это была долгая дорога полная ужаса, я преодолевала свои страхи каждый километр. Для меня это действительно был подвиг.
Жук был послушен, и под конец пути я почувствовала вкус к скорости, упиваясь восторгом, я до упора давила босой ногой на газ, закладывая виражи на пустом ночном шоссе.
Наконец я приехала. Вздох облегчения непроизвольно вырвался из моей груди. Моя нервная система начала расслабляться. Я была довольна собой, я пересилила столько приступов паники, я проехала сотню километров сама, абсолютно сама! Я была крайне измотана, но довольна. Ты сразу определил каплю самодовольства в моей позе, и тебе это не понравилось. Твой сварщик залез назад, ты сел рядом со мной. Сварщику требовались глазные капли, его глаза слезились, он не мог их раскрыть. Надо было сначала заехать в аптеку. А аптеку в полночь еще надо было поискать.
«Кто поведет? Ты?»– небрежно спросил твой невероятный голос.
«Ну, могу и я», – лихо отвечаю я тебе, но только потому, что не хочу упасть в твоих глазах, пытаюсь произвести впечатление. На самом деле я мечтаю скорее превратиться в пассажира и расслабиться.
Мы поехали, ты командуешь, повышаешь голос, кричишь. Я не понимаю, в какой проезд сворачивать с кругового движения. «Наверх! Я сказал - НАВЕРХ!» Я устала, я измучалась и так, а еще и ты орешь. У меня нет сил размышлять, я не в состоянии на этот раз оправдывать твой деспотизм. Что значит наверх? Взлететь? Ну зачем столько мата? Мои нервы не выдержали, и я рявкнула: «Волк, будешь щас орать - пойдешь пешком!»
- Останови машину! – холодно и хлестко отрезал ты
- …..
- Останови, я сказал! – ты уже распахнул дверь
- ……
- Будешь газовать, я выйду прямо на ходу, а ты потом заплатишь за дверь!
- Не надо, Волк. – я остановила машину, но успела схватить тебя за руку. Ты вырываешься, но мои пальцы крепко-накрепко вонзились в твое запястье. И тогда так по-волчьи ты вдруг вцепился зубами мне в руку. В тот момент тебе было больше нечем защищаться. Боль была страшная, но это была твоя боль, твоя обида.
- Не надо, Волк. – спокойным голосом говорила я, продолжая держать тебя за руку. Давление твоих челюстей усилилось, твои зубы перемкнули мне какое-то сухожилие, и мои пальцы разжались сами собой, ты выскользнул из машины, и даже не закрыв дверь, устремился куда-то вглубь и темень дворов. Я выскочила, забыв про туфли, и крикнула тебе в след: «Вернись, мерзавец!». Но ты даже не обернулся, ты просто поднял над головой руку, чтобы я могла лицезреть твой средний палец…
Я стояла ночью босяком по среди дороги в чужом городе, двери моего Жука были настежь раскрыты, в машине все еще сидел сварщик, он был в шоке, моя рука пульсировала болью, местами онемев… Одиночество и страх, и такая женская слабость одолевали меня… Я не могла поверить, что ты мог поставить меня в такое положение. Мое салатовое платье было таким женственным и романтичным, мои голые плечи вздрагивали от неровных вздохов. Никто никогда не спрашивает меня, легко ли мне, хорошо ли мне, а я всегда боец, я всегда справляюсь. Я, как паровоз, тащу за собой пассажиров, и никогда не жалуюсь…
Я села в машину, захлопнула все двери, развернулась и припарковалась в сторонке. «Ты только не плачь, только не плачь!» - бормочет перепуганный сварщик.
Твой телефон не доступен. Я сказала сварщику, что ты придешь, что ты меня не бросишь, и он согласился тебя подождать. Мы прождали до четырех утра. Ты так и не пришел. Мое сердце рвалось от отчаяния. Надо было ехать в Москву на работу. Машина почуяла неладное, не захотела заводиться. Сварщик был почти слеп, толкнуть Жука было некому. Я написала тебе сообщение, умоляя помочь, сообщение дошло, но ты не пришел. Было почти пять утра, когда появились прохожие, они растолкали Жука, сварщик завел его почти вслепую. Я снова села за руль и направилась в Москву, мой попутчик уснул. Я ехала спокойно и уверенно, все мысли были о тебе. Мое лицо было черным от туши, а ноги черными от грязи.
Сварщик вышел у метро, а я приехала домой, приняла душ и в изнеможении упала на кровать. Ты должен был лежать сейчас рядом со мной и греть в своих объятиях, потому что я решилась на весь этот подвиг только ради тебя. Мне казалось, что я сейчас заплачу кровавыми слезами, так сильно жгло в груди от жалости к себе…. Через пару часов я отправилась на работу с опозданием, но никто ни о чем не догадался, я, как обычно, была мила и хороша.
На следующий день меня замучила тоска по тебе, от тебя не было вестей, и я безумно скучала. На укушенной руке образовался гигантский синяк, след твоих зубов был вопиющим! Я бы никогда тебя не бросила в трудной ситуации, я бы никогда тебя не покинула, а ты…… Мне хотелось выть… и я выла. Оборотень, чего еще я от тебя хотела?
Я надела черное платье в белый горошек, повязала на голову черную косынку в белый горошек и поплелась в церковь. Когда болит душа нельзя просто принять обезболивающее, нельзя ничем унять эту боль. Возле меня остановился большой черный джип, из джипа вышел мужчина, сказал, что я понравилась ему, предложил подвести до церкви – мой платок выдавал мой религиозный порыв. Я сказала, что у меня есть любимый человек. А надо было сказать, что у меня есть любимый зверь, который чуть не отхватил мне пол руки, а свою рану я шла лечить в церковь. Я была молода, красива, умна, образована и успешна, мужчины на роскошных машинах заглядывались на меня, а мое сердце терзал оборотень-уголовник, без паспорта, без прописки, без души, но зато в федеральном розыске. Казалось, что за какой-то большой грех Бог наказал меня любовью к тебе.
Когда я вышла из храма, ты объявился. Ты любил меня, ты скучал, страдал и злился, но любил, и любил так, как люди любить не умеют. Мы простили друг друга, и все у нас наладилось… лишь на моей руке остался шрам, след от твоих клыков, чтоб я не забывала, с кем связалась. Боюсь только, что согласно легенде, я теперь тоже скоро стану волком. Но это уже совсем другая история.
Пока машине меняли барахливший стоп сигнал, я храбрилась, глотая подкатывавший к горлу ком.
- Вы на механике то ездите? – участливо спросил меня главный механик.
- Ну конечно! – мяукнула я, беспечно махнув ручонкой.
Был уже одиннадцатый час, когда моего Жука выкатили из гаражей. Я села за руль, туфли на платформе пришлось снять. По коже прошел мороз. Все происходящее я воспринимала как подвиг.
До боли сжимая руками руль, орудуя босыми ногами и обливаясь холодным потом, я ехала к тебе. Мне периодически кто-нибудь сигналит, толи потому, что я занятно смотрюсь в своем зеленом платье на желтом Жуке, толи оттого, что я фигово еду. Я и правда пару раз заглохла на светофоре, потому что не привыкла к такому шустрому сцеплению.
Автодороги Москвы я знаю плохо, поэтому вечно попадаю не в тот ряд и вынужденно поворачиваю не туда. Щурясь полными слёз глазами, я пытаюсь определить куда направлен этот долбанный кирпич, тут мне по стеклу стучат полосатой палкой: «Паркуйтесь!».
Как паркуйтесь, где паркуйтесь, я вообще не умею парковаться!!! – в ужасе кричит мой внутренний голос. Я останавливаюсь возле цветочных палаток, ко мне бежит толпа чучмеков, они все размахивают руками и верещат, потому что я загораживаю товар. Пробираюсь сквозь толпу галдящих суетливых кавказцев, впаривающих мне розы, иду к гаишникам. Сотрудник ГИБДД с нежностью посмотрел на мои тонкие дрожащие пальцы и отпустил без штрафа, хотя я только что проехала под кирпич. Один из кавказцев подарил мне розу. Я поехала дальше.
Был еще одни поворот не туда, темнота, лес, разворот через сплошную. Потом была пробка. Потом кончился бензин. Заправляться я не умею, но мне удалось побороть новый приступ паники и благополучно справиться с заправкой.
Это была долгая дорога полная ужаса, я преодолевала свои страхи каждый километр. Для меня это действительно был подвиг.
Жук был послушен, и под конец пути я почувствовала вкус к скорости, упиваясь восторгом, я до упора давила босой ногой на газ, закладывая виражи на пустом ночном шоссе.
Наконец я приехала. Вздох облегчения непроизвольно вырвался из моей груди. Моя нервная система начала расслабляться. Я была довольна собой, я пересилила столько приступов паники, я проехала сотню километров сама, абсолютно сама! Я была крайне измотана, но довольна. Ты сразу определил каплю самодовольства в моей позе, и тебе это не понравилось. Твой сварщик залез назад, ты сел рядом со мной. Сварщику требовались глазные капли, его глаза слезились, он не мог их раскрыть. Надо было сначала заехать в аптеку. А аптеку в полночь еще надо было поискать.
«Кто поведет? Ты?»– небрежно спросил твой невероятный голос.
«Ну, могу и я», – лихо отвечаю я тебе, но только потому, что не хочу упасть в твоих глазах, пытаюсь произвести впечатление. На самом деле я мечтаю скорее превратиться в пассажира и расслабиться.
Мы поехали, ты командуешь, повышаешь голос, кричишь. Я не понимаю, в какой проезд сворачивать с кругового движения. «Наверх! Я сказал - НАВЕРХ!» Я устала, я измучалась и так, а еще и ты орешь. У меня нет сил размышлять, я не в состоянии на этот раз оправдывать твой деспотизм. Что значит наверх? Взлететь? Ну зачем столько мата? Мои нервы не выдержали, и я рявкнула: «Волк, будешь щас орать - пойдешь пешком!»
- Останови машину! – холодно и хлестко отрезал ты
- …..
- Останови, я сказал! – ты уже распахнул дверь
- ……
- Будешь газовать, я выйду прямо на ходу, а ты потом заплатишь за дверь!
- Не надо, Волк. – я остановила машину, но успела схватить тебя за руку. Ты вырываешься, но мои пальцы крепко-накрепко вонзились в твое запястье. И тогда так по-волчьи ты вдруг вцепился зубами мне в руку. В тот момент тебе было больше нечем защищаться. Боль была страшная, но это была твоя боль, твоя обида.
- Не надо, Волк. – спокойным голосом говорила я, продолжая держать тебя за руку. Давление твоих челюстей усилилось, твои зубы перемкнули мне какое-то сухожилие, и мои пальцы разжались сами собой, ты выскользнул из машины, и даже не закрыв дверь, устремился куда-то вглубь и темень дворов. Я выскочила, забыв про туфли, и крикнула тебе в след: «Вернись, мерзавец!». Но ты даже не обернулся, ты просто поднял над головой руку, чтобы я могла лицезреть твой средний палец…
Я стояла ночью босяком по среди дороги в чужом городе, двери моего Жука были настежь раскрыты, в машине все еще сидел сварщик, он был в шоке, моя рука пульсировала болью, местами онемев… Одиночество и страх, и такая женская слабость одолевали меня… Я не могла поверить, что ты мог поставить меня в такое положение. Мое салатовое платье было таким женственным и романтичным, мои голые плечи вздрагивали от неровных вздохов. Никто никогда не спрашивает меня, легко ли мне, хорошо ли мне, а я всегда боец, я всегда справляюсь. Я, как паровоз, тащу за собой пассажиров, и никогда не жалуюсь…
Я села в машину, захлопнула все двери, развернулась и припарковалась в сторонке. «Ты только не плачь, только не плачь!» - бормочет перепуганный сварщик.
Твой телефон не доступен. Я сказала сварщику, что ты придешь, что ты меня не бросишь, и он согласился тебя подождать. Мы прождали до четырех утра. Ты так и не пришел. Мое сердце рвалось от отчаяния. Надо было ехать в Москву на работу. Машина почуяла неладное, не захотела заводиться. Сварщик был почти слеп, толкнуть Жука было некому. Я написала тебе сообщение, умоляя помочь, сообщение дошло, но ты не пришел. Было почти пять утра, когда появились прохожие, они растолкали Жука, сварщик завел его почти вслепую. Я снова села за руль и направилась в Москву, мой попутчик уснул. Я ехала спокойно и уверенно, все мысли были о тебе. Мое лицо было черным от туши, а ноги черными от грязи.
Сварщик вышел у метро, а я приехала домой, приняла душ и в изнеможении упала на кровать. Ты должен был лежать сейчас рядом со мной и греть в своих объятиях, потому что я решилась на весь этот подвиг только ради тебя. Мне казалось, что я сейчас заплачу кровавыми слезами, так сильно жгло в груди от жалости к себе…. Через пару часов я отправилась на работу с опозданием, но никто ни о чем не догадался, я, как обычно, была мила и хороша.
На следующий день меня замучила тоска по тебе, от тебя не было вестей, и я безумно скучала. На укушенной руке образовался гигантский синяк, след твоих зубов был вопиющим! Я бы никогда тебя не бросила в трудной ситуации, я бы никогда тебя не покинула, а ты…… Мне хотелось выть… и я выла. Оборотень, чего еще я от тебя хотела?
Я надела черное платье в белый горошек, повязала на голову черную косынку в белый горошек и поплелась в церковь. Когда болит душа нельзя просто принять обезболивающее, нельзя ничем унять эту боль. Возле меня остановился большой черный джип, из джипа вышел мужчина, сказал, что я понравилась ему, предложил подвести до церкви – мой платок выдавал мой религиозный порыв. Я сказала, что у меня есть любимый человек. А надо было сказать, что у меня есть любимый зверь, который чуть не отхватил мне пол руки, а свою рану я шла лечить в церковь. Я была молода, красива, умна, образована и успешна, мужчины на роскошных машинах заглядывались на меня, а мое сердце терзал оборотень-уголовник, без паспорта, без прописки, без души, но зато в федеральном розыске. Казалось, что за какой-то большой грех Бог наказал меня любовью к тебе.
Когда я вышла из храма, ты объявился. Ты любил меня, ты скучал, страдал и злился, но любил, и любил так, как люди любить не умеют. Мы простили друг друга, и все у нас наладилось… лишь на моей руке остался шрам, след от твоих клыков, чтоб я не забывала, с кем связалась. Боюсь только, что согласно легенде, я теперь тоже скоро стану волком. Но это уже совсем другая история.
понедельник, 21 марта 2011
Все придурки, все кАзлы
… и уста твои сказали мне: «Моя прекрасная леди, тебе очень пойдет автомобиль»
Так я записалась в автошколу. Не знаю, как тебе удалось договориться, но ты частенько приходил на занятия вместе со мной, садился рядом за парту, что-то мне тихонько подсказывал или просто гладил мою коленку под столом. Иногда ты просто встречал меня после занятий, дарил мне розы. Розы всегда были срезаны почти под самый бутон и необычно оформлены лентами и оберткой для букетов. Тебя уже как «своего» пускали в цветочный магазин и предоставляли свободу для творчества, а потом и вовсе прозвали флористом.
В автошколе тебя все считали моим мужем. Ты встречал, провожал, переживал за меня во время экзаменов… Итак я получила права.
Вождение – это то, в чем ты точно превосходил меня в сотни раз, и тебе хотелось стать моим гуру, тебе хотелось учить меня, а может и повелевать мной. А еще тебе и самому хотелось стиснуть руль своими шершавыми пальцами и услышать послушный автомобильный рык из-под капота. С тех пор, как в результате нелепейшей истории тебя лишили прав, прошло уже много времени, и ты невыносимо скучал по скорости.
Ты гений, подбирающий ключи к любой душе, тебе стоило снять трубку, и вот директор проката автомобилей уже готов доверить машину такому неопытному новичку, как мне.
Сцепление, передача, газ, держи дистанцию, сцепление, передача, газ… - грозно и строго командуешь ты, с ногами забравшись на пассажирское сидение. Я не такой уж профан в этом деле, и вполне могу переключать передачи без напоминаний, но я не мешаю тебе наслаждаться властью и послушно внемлю. Вскоре мы поменялись местами, и вот ты уже, пищА от счастья, давишь на педаль и, со всего размаху больно шлепнув ладонью мне по коленке, кричишь: «Кискааа, нам доверили автомобиииль!!!» Заливисто и как-то истерически смеешься. У тебя на столько счастливый вид, что сердце мое наполняется каким-то сладостным теплом.
Так я записалась в автошколу. Не знаю, как тебе удалось договориться, но ты частенько приходил на занятия вместе со мной, садился рядом за парту, что-то мне тихонько подсказывал или просто гладил мою коленку под столом. Иногда ты просто встречал меня после занятий, дарил мне розы. Розы всегда были срезаны почти под самый бутон и необычно оформлены лентами и оберткой для букетов. Тебя уже как «своего» пускали в цветочный магазин и предоставляли свободу для творчества, а потом и вовсе прозвали флористом.
В автошколе тебя все считали моим мужем. Ты встречал, провожал, переживал за меня во время экзаменов… Итак я получила права.
Вождение – это то, в чем ты точно превосходил меня в сотни раз, и тебе хотелось стать моим гуру, тебе хотелось учить меня, а может и повелевать мной. А еще тебе и самому хотелось стиснуть руль своими шершавыми пальцами и услышать послушный автомобильный рык из-под капота. С тех пор, как в результате нелепейшей истории тебя лишили прав, прошло уже много времени, и ты невыносимо скучал по скорости.
Ты гений, подбирающий ключи к любой душе, тебе стоило снять трубку, и вот директор проката автомобилей уже готов доверить машину такому неопытному новичку, как мне.
Сцепление, передача, газ, держи дистанцию, сцепление, передача, газ… - грозно и строго командуешь ты, с ногами забравшись на пассажирское сидение. Я не такой уж профан в этом деле, и вполне могу переключать передачи без напоминаний, но я не мешаю тебе наслаждаться властью и послушно внемлю. Вскоре мы поменялись местами, и вот ты уже, пищА от счастья, давишь на педаль и, со всего размаху больно шлепнув ладонью мне по коленке, кричишь: «Кискааа, нам доверили автомобиииль!!!» Заливисто и как-то истерически смеешься. У тебя на столько счастливый вид, что сердце мое наполняется каким-то сладостным теплом.
Все придурки, все кАзлы
Был приятный вечер, мы с тобой зашли в полупустое кафе немного выпить и обсудить наш бизнес-план. Ты нагло плюхнулся на стул и развалился на нем в позе наркоборона, я в укор тебе нарочито грациозно присела рядом. Ты покрутил в пальцах зажигалку, смерил меня взглядом, и по-барски махнув рукой, нахально приказал: «А ну-ка принеси мне пепельницу». Ну что ж, волк, дуэль так дуэль. Я гордо и медленно, вызывающе глядя тебе в глаза, поднялась из-за стола, плавной кошачьей походкой прошлась между столиками, все вокруг перестали жевать и посмотрели в мою сторону, ты тоже наблюдал за мной с интересом, я элегантно склонилась к одному из столиков, легонько обхватила тонкими пальцами прозрачную пепельницу, и, бросив тебе шутливо высокомерный взгляд, не спеша, вернулась обратно, поставила пепельницу прямо перед тобой и снова присела рядом. В этот момент все завидовали тебе, а ты, видимо, завидовал сам себе, твои глаза горели.
«Нет, я точно люблю тебя, совершенно точно люблю тебя!» - восхищенно бормочешь ты.
«Нет, я точно люблю тебя, совершенно точно люблю тебя!» - восхищенно бормочешь ты.
пятница, 10 сентября 2010
Все придурки, все кАзлы
Порой ты по-особенному ищешь моего тепла, потому что успеваешь соскучиться и устать от своей невероятной бесконечной нервной беготни, ты вдруг ласкаешься ко мне, такой домашний и снова будто бы ручной.
Тогда я отвожу тебя в душ, поливаю твое уставшее тело теплой водой, со сладким любопытством наблюдая, как по твоей коже скользят капли. Я сажусь рядом с тобой на дно холодной ванны и самым лучшим вкусно пахнущим шампунем мою твои густые жесткие волосы, в то время как ты, опустив голову на мое плечо, шепчешь, что любишь меня. Я сама умываю твое лицо и умиляюсь твоим мокрым ресницам. Я задыхаюсь от любви к тебе. Я люблю в тебе все: форму твоих ноздрей, шрам на твоей губе, выступающие вены на твоих руках, подушечки пальцев на твоих ногах. Я помню каждый изгиб твоего безупречного, идеально сложенного тела. Сантиметр за сантиметром душистой мыльной пеной я растираю каждую твою тугую мышцу. Мои ладони скользят по твоей плотной коже вдоль мышц и сухожилий, ты ощущаешь легкое давление моих маленьких тонких пальцев, медленно расслабляешься и что-то невнятно бормочешь, закрывая глаза. Я украдкой наблюдаю за тобой сквозь пелену пара, и во мне просыпается желание. Ты абсолютно нагой и такой прекрасный, ты лучше, чем Давид и Аполлон вместе взятые. Мне хочется тебя нарисовать. Я так люблю тебя, что мне хочется раствориться в твоей крови и вечно блуждать по твоим теплым венам. Я омываю твои маленькие, похожие на лапы, ступни, удивляясь изгибу твоего высокого подъема. Наверное, это не правильно, что мои чувства стали доходить до фанатизма.
Иванушка… любимый – но ты меня не слышишь, ты в этот момент прислушиваешься к себе.
От твоих поцелуев сводит мою сердечную мышцу. Прошел уже год, но мой пульс по-прежнему учащается, когда ты приближаешься ко мне. Твои шершавые натруженные ладони скользят по моей гладкой коже, твои жесткие пальцы стискивают мои плечи, мои ноги, оставляя синяки… «Я обожаю тебя, киска…» - сладко шепчешь ты.
В голове моей туман, я улыбаюсь тебе пьяными от счастья глазами и мягким махровым полотенцем вытираю твое лицо, по-детски чмокаю тебя в губы, мы смеемся. Я вытираю тебя как ребенка, стирая мокрые капли с твоей спины, груди и живота, ты смеешься, вылезаешь из ванны, идешь на кухню и как-то по-своему, вкусно так, закуриваешь…
Тогда я отвожу тебя в душ, поливаю твое уставшее тело теплой водой, со сладким любопытством наблюдая, как по твоей коже скользят капли. Я сажусь рядом с тобой на дно холодной ванны и самым лучшим вкусно пахнущим шампунем мою твои густые жесткие волосы, в то время как ты, опустив голову на мое плечо, шепчешь, что любишь меня. Я сама умываю твое лицо и умиляюсь твоим мокрым ресницам. Я задыхаюсь от любви к тебе. Я люблю в тебе все: форму твоих ноздрей, шрам на твоей губе, выступающие вены на твоих руках, подушечки пальцев на твоих ногах. Я помню каждый изгиб твоего безупречного, идеально сложенного тела. Сантиметр за сантиметром душистой мыльной пеной я растираю каждую твою тугую мышцу. Мои ладони скользят по твоей плотной коже вдоль мышц и сухожилий, ты ощущаешь легкое давление моих маленьких тонких пальцев, медленно расслабляешься и что-то невнятно бормочешь, закрывая глаза. Я украдкой наблюдаю за тобой сквозь пелену пара, и во мне просыпается желание. Ты абсолютно нагой и такой прекрасный, ты лучше, чем Давид и Аполлон вместе взятые. Мне хочется тебя нарисовать. Я так люблю тебя, что мне хочется раствориться в твоей крови и вечно блуждать по твоим теплым венам. Я омываю твои маленькие, похожие на лапы, ступни, удивляясь изгибу твоего высокого подъема. Наверное, это не правильно, что мои чувства стали доходить до фанатизма.
Иванушка… любимый – но ты меня не слышишь, ты в этот момент прислушиваешься к себе.
От твоих поцелуев сводит мою сердечную мышцу. Прошел уже год, но мой пульс по-прежнему учащается, когда ты приближаешься ко мне. Твои шершавые натруженные ладони скользят по моей гладкой коже, твои жесткие пальцы стискивают мои плечи, мои ноги, оставляя синяки… «Я обожаю тебя, киска…» - сладко шепчешь ты.
В голове моей туман, я улыбаюсь тебе пьяными от счастья глазами и мягким махровым полотенцем вытираю твое лицо, по-детски чмокаю тебя в губы, мы смеемся. Я вытираю тебя как ребенка, стирая мокрые капли с твоей спины, груди и живота, ты смеешься, вылезаешь из ванны, идешь на кухню и как-то по-своему, вкусно так, закуриваешь…
Все придурки, все кАзлы
Ты мчишься по жизни на огромной скорости, так же как обычно ты мчишься по шоссе на машине, как сумасшедший, нарушая правила, не зная ограничений. Ты человек без документов, без имени, без адреса. В голове твоей роятся сотни мыслей, десятки гениальных идей. Твой телефон постоянно звонит, ты бесконечно решаешь какие-то вопросы, и я вместе с тобой в одной упряжке, твой лучший друг, твой преданный союзник. Я знаю все о телефонах, запчастях, арендах, помидорах, куртках, операторах мобильной связи, о твоей, как ни странно, работе, о сварке, сантехнике, о трениях с посредниками, о балансе на твоем мобильном и много чем еще. Я твой секретарь, курьер, бухгалтер, маркетолог, логист, юрист, рекламщик, дизайнер и редактор, твой критик и поклонник, твой коллега, твоя муза. Я тот, кто верит в каждый твой проект… Я тот, кто ежедневно выслушивает все: и упреки, и слова благодарности, я тот, кто смиряет твою ярость, тот, кто тормозит твою заносчивость, тот, кто терпит каждый твой укус. Я тот, кто любит тебя всей душой, не смотря на то, что эта душа уже растерзана в клочья твоими же клыками, я тот, кто пытается спасти тебя от самого себя... Ты ласково в шутку называешь меня предохранителем, потому что знаешь, что если споткнешься, я подхвачу тебя, если закроешь глаза, я буду смотреть за нас обоих. Я вижу огромный потенциал в тебе и так хочу, чтоб ты его реализовал, я так хочу тебе помочь, создать все условия, уберечь от ошибок, необдуманных шагов, разочарований…
вторник, 06 апреля 2010
Все придурки, все кАзлы
Ты зимний холод переносишь плохо, я тоже не очень то его люблю, и с тех пор как наступила зима, мы с тобой стали ждать снега, который укрыл бы землю белым пушистым ковром, создавая ощущение чистоты и тепла. Я всегда мечтала погулять с тобой в снегопад, и желание это было каким-то болезненным из-за того, что возможность его осуществить была упущена много лет назад…
С дикими визгами мы неслись вприпрыжку по заснеженному тротуару, кидаясь снежками. Ты догнал меня и стал жестоко и смачно размазывать огромный мягкий комок снега по моему лицу, как размазывают торты в фильмах. От моего макияжа мало что осталось. И как тебе вообще могло такое придти в голову? Хотя в твою больную голову могло придти все что угодно, а уж мой кропотливо нанесенный мейк ап грех не испортить. Я захлебывалась от смеха, отчего моя тушь растекалась еще сильнее. Резко обхватив тебя руками, я подставила тебе подножку и толкнула, ты как мешок рухнул в сугроб. Твое офигевшее от неожиданности лицо надо было видеть. Некоторое время ты возмущаешься, барахтаясь в снегу, мы боремся, ты удивляешься, как мне вообще это удалось, я ехидничаю, показываю тебе язык и с визгом улепетываю. Мои ноги вдруг что-то подсекло, и я рыбкой нелепо нырнула в следующий сугроб, ты навалился сверху, победоносно закидывая меня снегом…
Мокрые уставшие, тяжело дыша, мы шли, держась за руки, счастливые как дети. И падал белый снег, и я ловила его языком, а мои пальцы грелись в твоей руке. Ты рядом, ты здесь…
С дикими визгами мы неслись вприпрыжку по заснеженному тротуару, кидаясь снежками. Ты догнал меня и стал жестоко и смачно размазывать огромный мягкий комок снега по моему лицу, как размазывают торты в фильмах. От моего макияжа мало что осталось. И как тебе вообще могло такое придти в голову? Хотя в твою больную голову могло придти все что угодно, а уж мой кропотливо нанесенный мейк ап грех не испортить. Я захлебывалась от смеха, отчего моя тушь растекалась еще сильнее. Резко обхватив тебя руками, я подставила тебе подножку и толкнула, ты как мешок рухнул в сугроб. Твое офигевшее от неожиданности лицо надо было видеть. Некоторое время ты возмущаешься, барахтаясь в снегу, мы боремся, ты удивляешься, как мне вообще это удалось, я ехидничаю, показываю тебе язык и с визгом улепетываю. Мои ноги вдруг что-то подсекло, и я рыбкой нелепо нырнула в следующий сугроб, ты навалился сверху, победоносно закидывая меня снегом…
Мокрые уставшие, тяжело дыша, мы шли, держась за руки, счастливые как дети. И падал белый снег, и я ловила его языком, а мои пальцы грелись в твоей руке. Ты рядом, ты здесь…
Все придурки, все кАзлы
Я сказала, что хотела бы жить в высотном доме на последнем этаже, чтобы видеть из окна окрестности, огромное небо… Ты сказал, что тоже об этом мечтаешь…
Ты всегда слушаешь меня внимательно, вникаешь и осознаешь смысл каждого моего слова. Порой ты за мной повторяешь сказанное, как будто смакуя произнесенные мной фразы. За нарочито грамотно построенными конструкциями моих длинных предложений, ты всегда видишь больше, чем кто-либо, ты будто смотришь в душу. Дотошно и пристально, как Кэл Лайтман, ты всматриваешься в микроскопические движения мышц моего лица, ты замечаешь, изменения дыхания и пульса. Ты стараешься понять меня лучше, чем я сама понимаю себя.
Лифт поднимал нас на 28-ой этаж. Ты нашел высокое здание, договорился, чтобы наша комната была на последнем этаже. Мы закрыли за собой дверь и первым делом подошли к окну, чтобы с восторгом посмотреть с высоты, чтобы посмеяться над кажущимися маленькими поездами метро, которые словно черви периодически то выползают из-под земли, то снова скрываются в тоннелях. Мы рассмотрели соседние постройки, дороги, тучи, определили, в какой стороне находится мой дом, понаблюдали за народом, копошащимся у подножия здания… Кто-нибудь другой сказал бы, что это очень глупо. Кто-нибудь другой, но не ты.
Впереди несколько часов и две бутылки вина. В такие моменты ты всегда становишься добрым, почти что ручным. Бывает, ты сядешь на корточки у моих ног и попеременно подставляешь мне то голову, то шею, и я чешу тебя словно пса. Когда ты вот так блаженно прикрываешь глазки, трудно представить, каким ехидным, зловредным и дотошным ты бываешь, мой любимый дикий зверь.
Я кручусь перед зеркалом, разглядываю, хорошо ли на мне сидят все эти кружавчики, я себе нравлюсь. Тебе - тоже, и ты в умилении и восхищении наблюдаешь, киваешь головой и разрешаешь мне еще немного собой полюбоваться. Ты смотришь на меня, глаза твои горят, и ты гордо думаешь - «она моя, моя от пяток до макушки, и телом, и душой, и разумом, и сердцем она моя, МОЯ». Но время летит неумолимо быстро, и каждый раз при взгляде на часы ты будто ощущаешь боль, осознавая, что скоро мы снова разлучимся, и тогда назвать меня своей ты ну никак не сможешь. Я бережно целую твою теплую кожу и отчаянно так крепко обнимаю. Мужское самолюбие задето сильно и не раз, ты терпишь, терпишь от большой любви, и отвечаешь на мою ласковость и нежность. У нас нет будущего, мы оба это знаем, нам некуда бежать, и мы воруем, воруем минуты и часы, чтобы побыть вдвоем, слиться душой, стать одним целым большим и прекрасным, а потом долго вспоминать об этом.
Ты всегда слушаешь меня внимательно, вникаешь и осознаешь смысл каждого моего слова. Порой ты за мной повторяешь сказанное, как будто смакуя произнесенные мной фразы. За нарочито грамотно построенными конструкциями моих длинных предложений, ты всегда видишь больше, чем кто-либо, ты будто смотришь в душу. Дотошно и пристально, как Кэл Лайтман, ты всматриваешься в микроскопические движения мышц моего лица, ты замечаешь, изменения дыхания и пульса. Ты стараешься понять меня лучше, чем я сама понимаю себя.
Лифт поднимал нас на 28-ой этаж. Ты нашел высокое здание, договорился, чтобы наша комната была на последнем этаже. Мы закрыли за собой дверь и первым делом подошли к окну, чтобы с восторгом посмотреть с высоты, чтобы посмеяться над кажущимися маленькими поездами метро, которые словно черви периодически то выползают из-под земли, то снова скрываются в тоннелях. Мы рассмотрели соседние постройки, дороги, тучи, определили, в какой стороне находится мой дом, понаблюдали за народом, копошащимся у подножия здания… Кто-нибудь другой сказал бы, что это очень глупо. Кто-нибудь другой, но не ты.
Впереди несколько часов и две бутылки вина. В такие моменты ты всегда становишься добрым, почти что ручным. Бывает, ты сядешь на корточки у моих ног и попеременно подставляешь мне то голову, то шею, и я чешу тебя словно пса. Когда ты вот так блаженно прикрываешь глазки, трудно представить, каким ехидным, зловредным и дотошным ты бываешь, мой любимый дикий зверь.
Я кручусь перед зеркалом, разглядываю, хорошо ли на мне сидят все эти кружавчики, я себе нравлюсь. Тебе - тоже, и ты в умилении и восхищении наблюдаешь, киваешь головой и разрешаешь мне еще немного собой полюбоваться. Ты смотришь на меня, глаза твои горят, и ты гордо думаешь - «она моя, моя от пяток до макушки, и телом, и душой, и разумом, и сердцем она моя, МОЯ». Но время летит неумолимо быстро, и каждый раз при взгляде на часы ты будто ощущаешь боль, осознавая, что скоро мы снова разлучимся, и тогда назвать меня своей ты ну никак не сможешь. Я бережно целую твою теплую кожу и отчаянно так крепко обнимаю. Мужское самолюбие задето сильно и не раз, ты терпишь, терпишь от большой любви, и отвечаешь на мою ласковость и нежность. У нас нет будущего, мы оба это знаем, нам некуда бежать, и мы воруем, воруем минуты и часы, чтобы побыть вдвоем, слиться душой, стать одним целым большим и прекрасным, а потом долго вспоминать об этом.
Все придурки, все кАзлы
Был всего час, чтобы побыть вместе. На улице холодно, мы проскользнули за мужиком в подъезд высотки, поднялись на лифте на последний этаж, вышли на лестницу и устроились там, у окна в темноте. Из этого окна открывался офигенный вид на ночные огни, на весь район, а то и дальше! Мы зажевали пару горячих бутербродов, что нам сделали в супермаркете из котлет и булочек, запили их «Pepsi». Было так здорово сидеть там вобнимку и разглядывать дома и машины, и плывущие в небе самолеты, и шепотом горячо признаваться друг дружке в любви. Ты прижал меня к груди, крепко обняв одной рукой, и прильнув своей горячей щекой к моей щеке, вдруг замолчал, глядя вдаль сквозь разбитое окно. Что ты там видишь? То же, что и я. Весь мир, сверкающий городскими огнями, суетливый, живой. Будто бы весь земной шарик был там, внизу, а мы здесь, наверху… выше всех… только вдвоем. Мы другие, мы испорченные, наверное… И будто бы не было этих пяти лет, будто и не расставались никогда.
Все придурки, все кАзлы
Телефонный разговор на следующее утро, вернее твое утро и мою середину рабочего дня…… Короче, не сложился как-то разговор… Я не знаю, в чем дело, и что ты там обо мне придумал, все вывернул и исковеркал и, наконец, холодно и злобно выдал: «….ты опять начинаешь???»
Начинаю что??? Ты умен, ты ужасно до страшного умен, но порой хитросплетение твоих мыслей и гипертрофированное чувство собственного достоинства превращаются в ядовитый коктейль, который я пью галлонами и который разъедает меня как кислота. Ощущение кислоты в желудке было настолько реальным, что мышцы моего пресса болезненно сжались, я согнулась впополам, прижала руку к животу. Но душа моя болела сильней, она заметалась в отчаянии, панике. Я же люблю тебя, Волк. Разве я виновата в этом? Почему мне так плохо? Что со мной?.... Держась за живот, я быстро накинула пальто, схватила зонт и скрюченная от боли выскочила в корридор. Там пахло трухлявым запахом старой Москвы, старым особняком, представляющим какую-то там ценность, заполненным разными офисами. Я вышла на улицу, моросил серый дождь, несколько наших сотрудников, куривших у входа, спросили, куда я. Я промямлила, что скоро вернусь. Неуверенным, но быстрым шагом я неслась по переулку, прижимая рукой ноющий живот. Ветер вырывал зонт у меня из рук, слезы стояли в глазах. На меня что-то нашло. Просто что-то нашло. Я бежала как безумная к Храму Христа Спасителя. Как мне раньше казалось, самому ханжескому храму из всех. Но он был ближе всего, и теперь мне было все равно. Мне казалось, что я найду убежище в этом гигантском здании. Убежище от чего? От себя? От своей глупости? От своей любви? От своей одержимости тобой? Как огромный белый айсберг храм навис надо мной, из его открывшейся тяжелой двери пахнуло теплом и запахом горящих восковых свечей. Мое сердце билось так, будто я спасаюсь от полчища чертей, преследующих меня, мне хотелось поскорее очутиться внутри. Необходимо пройти металлоискатель, показать сумку, охранник почему-то клеится ко мне, я не обращаю внимания, я хочу быстрее попасть внутрь. Кажется, надо накрыть голову, судорожно выпрастываю шейный платок, повязываю поверх растрепанных волос. Все еще прижимая живот рукой, быстро огибаю колонну и оказываюсь в большом просторном нарядном зале: очень высокие потолки, арки, свечи. Из моей груди неожиданно вырывается не то вздох, не то стон, вся мокрая от слез и дождя, живот болит, мышцы пресса пытаются меня согнуть. И что дальше? Я пришла. Я не знаю ни молитв, ни обрядов. Зачем я приперлась??? Я прибежала как ненормальная и стою тут посреди зала, как дура, и не знаю, что делать. ….здесь так тихо: только шепот, шелест шагов и звук горящих свечей. Я медленно закрываю и открываю глаза, смотрю на иконы, на распятого Христа, на его раны. Я купила несколько свечей и неестественно крепко держу их в кулаке. О чем мне молиться? Имею ли я право вообще о чем-то просить? Имею ли я право жаловаться, ведь я сама во всем виновата?
«Не оставляй меня, пожалуйста!»- отчаянно прошептала я, обращаясь куда-то в высоту.
«Не оставляй его,» - мне хотелось поговорить о тебе. Я зажгла свечу и мысленно пожелала тебе сил, терпения…. счастья… ведь все оказалось так непросто для тебя, так болезненно, почти невыносимо, а ты такой ранимый, тонкий. Ты не привык переживать за других, ты не привык признавать свою вину, а теперь ты изо дня в день проклинаешь сам себя, потому что я стою на полке, как икона, перед которой ты каешься, как укор всей твоей прошлой жизни. Мне вдруг захотелось утолить твою боль, а не свою. Я хотела, что бы тебе было светло, чтобы тебе было легко.
Я зажгла вторую свечу, мне нужно было сказать и о нем. Он ничего не знает, он счастлив. Но я так страшно виновата перед ним, я так много лгала и еще много раз солгу потом. Я чудовище.
Я зажгла еще несколько свечей. Боль утихла. Что мне сказать о себе? Я монстр, я предатель… О чем мне просить? Я бы хотела, чтобы ты меня понимал… не срывал зло на мне. Хотя… я даже не знаю. Я не могу найти выход, я не знаю, куда идти, в каком направлении двигаться. Прижавшись лбом, кажется, к Николаю Угоднику, я крепко зажмурилась в отчаянии, снова слезы. Я вообще чего-то так много реву. Но я почувствовала, что меня услышали, вдруг что-то сдулось во вне, и стало легче. Я тихо и молча вернулась на рабочее место.
Начинаю что??? Ты умен, ты ужасно до страшного умен, но порой хитросплетение твоих мыслей и гипертрофированное чувство собственного достоинства превращаются в ядовитый коктейль, который я пью галлонами и который разъедает меня как кислота. Ощущение кислоты в желудке было настолько реальным, что мышцы моего пресса болезненно сжались, я согнулась впополам, прижала руку к животу. Но душа моя болела сильней, она заметалась в отчаянии, панике. Я же люблю тебя, Волк. Разве я виновата в этом? Почему мне так плохо? Что со мной?.... Держась за живот, я быстро накинула пальто, схватила зонт и скрюченная от боли выскочила в корридор. Там пахло трухлявым запахом старой Москвы, старым особняком, представляющим какую-то там ценность, заполненным разными офисами. Я вышла на улицу, моросил серый дождь, несколько наших сотрудников, куривших у входа, спросили, куда я. Я промямлила, что скоро вернусь. Неуверенным, но быстрым шагом я неслась по переулку, прижимая рукой ноющий живот. Ветер вырывал зонт у меня из рук, слезы стояли в глазах. На меня что-то нашло. Просто что-то нашло. Я бежала как безумная к Храму Христа Спасителя. Как мне раньше казалось, самому ханжескому храму из всех. Но он был ближе всего, и теперь мне было все равно. Мне казалось, что я найду убежище в этом гигантском здании. Убежище от чего? От себя? От своей глупости? От своей любви? От своей одержимости тобой? Как огромный белый айсберг храм навис надо мной, из его открывшейся тяжелой двери пахнуло теплом и запахом горящих восковых свечей. Мое сердце билось так, будто я спасаюсь от полчища чертей, преследующих меня, мне хотелось поскорее очутиться внутри. Необходимо пройти металлоискатель, показать сумку, охранник почему-то клеится ко мне, я не обращаю внимания, я хочу быстрее попасть внутрь. Кажется, надо накрыть голову, судорожно выпрастываю шейный платок, повязываю поверх растрепанных волос. Все еще прижимая живот рукой, быстро огибаю колонну и оказываюсь в большом просторном нарядном зале: очень высокие потолки, арки, свечи. Из моей груди неожиданно вырывается не то вздох, не то стон, вся мокрая от слез и дождя, живот болит, мышцы пресса пытаются меня согнуть. И что дальше? Я пришла. Я не знаю ни молитв, ни обрядов. Зачем я приперлась??? Я прибежала как ненормальная и стою тут посреди зала, как дура, и не знаю, что делать. ….здесь так тихо: только шепот, шелест шагов и звук горящих свечей. Я медленно закрываю и открываю глаза, смотрю на иконы, на распятого Христа, на его раны. Я купила несколько свечей и неестественно крепко держу их в кулаке. О чем мне молиться? Имею ли я право вообще о чем-то просить? Имею ли я право жаловаться, ведь я сама во всем виновата?
«Не оставляй меня, пожалуйста!»- отчаянно прошептала я, обращаясь куда-то в высоту.
«Не оставляй его,» - мне хотелось поговорить о тебе. Я зажгла свечу и мысленно пожелала тебе сил, терпения…. счастья… ведь все оказалось так непросто для тебя, так болезненно, почти невыносимо, а ты такой ранимый, тонкий. Ты не привык переживать за других, ты не привык признавать свою вину, а теперь ты изо дня в день проклинаешь сам себя, потому что я стою на полке, как икона, перед которой ты каешься, как укор всей твоей прошлой жизни. Мне вдруг захотелось утолить твою боль, а не свою. Я хотела, что бы тебе было светло, чтобы тебе было легко.
Я зажгла вторую свечу, мне нужно было сказать и о нем. Он ничего не знает, он счастлив. Но я так страшно виновата перед ним, я так много лгала и еще много раз солгу потом. Я чудовище.
Я зажгла еще несколько свечей. Боль утихла. Что мне сказать о себе? Я монстр, я предатель… О чем мне просить? Я бы хотела, чтобы ты меня понимал… не срывал зло на мне. Хотя… я даже не знаю. Я не могу найти выход, я не знаю, куда идти, в каком направлении двигаться. Прижавшись лбом, кажется, к Николаю Угоднику, я крепко зажмурилась в отчаянии, снова слезы. Я вообще чего-то так много реву. Но я почувствовала, что меня услышали, вдруг что-то сдулось во вне, и стало легче. Я тихо и молча вернулась на рабочее место.
среда, 17 февраля 2010
Все придурки, все кАзлы
Твой голос в телефонной трубке звучал грубо и холодно. Ты так наказываешь меня за что-то. За что именно, я толком даже не поняла. Это твой зверь снова проснулся и скалит зубы, а просыпается он, как правило, от укола ревности. Я стараюсь не терять самообладания, стараюсь держаться достойно, но это дразнит тебя еще сильнее. Я не могу найти тебя в толпе, тебе кажется, что это я нарочно играю с тобой, и я слышу грозный рык в телефоне. Я разговариваю спокойно, стараюсь не делать резких движений, но уже слишком поздно. Наконец-то мы встретились, и я цепенею при виде вздыбленной на холке шерсти и леденящего душу взгляда. Мне конец. Ты бесишься оттого, что я слишком хитрая, и ты со мной не справляешься. Тебе кажется, что я делаю тебе одолжение тем, что позволяю себя любить, и при этом в руке держу «еще один поводок». Я будто в замедленной съемке наблюдаю, с каким презрением движутся твои губы. Нет, волк, я не сучка и не стерва. Я так часто слышу эти слова в свой адрес, что мне уже кажется, что это мое второе и третье имя. Ты в ярости. «Почему?» - пытаюсь понять я. Потому что ты думаешь, что я мило и тихо, незаметно подминаю под себя людей и манипулирую ими, то есть тобой. Потому что «при любом раскладе» все выходит так, как удобно мне. Это надо «пресекать». Я знаю, ты боишься… боишься зависеть, боишься, что я пользуюсь твоей слабостью передо мной и играю чувствами, но мне просто не верится, что ты не видишь моего настоящего отношения к тебе.
Я сегодня красивая, я старалась для тебя, я нравлюсь тебе. Ты разглядываешь мои сапоги, мы их вместе покупали, и теперь они идеально сочетаются с юбкой, слегка прикрывающей мои колени. Ты смотришь на мои ноги, и они нравятся тебе, и сейчас это тебя БЕСИТ. А еще тебя бесит моя прическа, потому что она тоже тебе нравится. Ты высокомерно и злобно цедишь сквозь зубы, что именно такой ты и хотел бы меня видеть, и хвалишь СЕБЯ за хороший вкус. На тебя снова находит. В твоем понимании я пользуюсь своей красотой, чтобы надеть на тебя ошейник, но при этом на самом деле порой тебе хочется подчиниться и подставить ухо, чтобы я за ним почесала. Объяснять что-то сейчас бесполезно, да я и не в силах. Я с трудом понимаю, что происходит, и стою молча, даже не пытаясь защищаться. Тебя это обескураживает, а я стараюсь не допустить самого страшного, а самое страшное случиться тогда, когда с моих ресниц покатятся слезы. Ты ненавидишь их, потому что слезы - это очередная моя уловка, при помощи которой можно оказать давление, ты считаешь, что это мой козырь, который способен обезоружить тебя. Мои слезы причиняют тебе боль, поэтому я не плачу.
Ты вдруг суешь мне деньги, которые я тебе когда-то для чего-то одолжила, возвращаешь свой долг обратно.
«Мне не надо» - вяло бормочу я. Ты разворачиваешься и уходишь.
«Мне не надо!» - кричу я тебе в след и в отчаянии бросаю деньгу на землю. Ты оборачиваешься на секунду, и я успеваю разглядеть твое искаженное от боли лицо. Я знаю, что я должна делать, чтобы удержать тебя сейчас. Я должна оставить бабло там, куда я его бросила, и уйти, и ты просто не сможешь остаться в долгу у меня.
В два скачка ты возвращаешься на то место, отнимаешь сотню евро у только что поднявшего их прохожего, через долю секунды грубо и резко хватаешь меня за грудки, рывком придвигаешь к себе и, яростно сопя мне в лицо своим когда-то сломанным носом, пихаешь деньги в карман моего пальто и с самым зверским выражением лица нецензурно грозишься мне навалять.
«Ты внатттуре ведьма!!!» - злобно шипишь ты, но уже не пытаешься уйти. Я молча смотрю на тебя испуганными глазами.
Ты наклоняешь голову набок и смотришь на мою правую щеку: «Тебе вот здесь надо вырезать слово «бык»… Чтобы сразу было понятно, какая ты безжалостная, жестокая и топчешь-топчешь-топчешь!!!»
«А вот здесь,- теперь ты глядишь на левую щеку,- нужно написать слово «провокаторша», потому что тебе нравится сначала провоцировать, а потом отрабатывать реакцию».
«Ну а на лбу! – не унимаешься ты, - нужно вырезать надпись «ХИТРОВЫЕБАННОЕ ЧУДОВИЩЕ»!!! Потому что за твоим хорошеньким личиком скрывается хитросделанная тварь…»
Я все еще молчу, но по моему каменному лицу предательски скатывается слезинка. Мне кажется, что внутри меня все онемело от боли, все будто окаменело, я даже не могу разжать челюсть, так как изо всех сил стиснула зубы, пытаясь не заплакать. И самое страшное, что возможно в чем-то ты и прав. Я чудовище… Я и в правду могу сыграть на чувствах, причем на удивление блестяще разыграть партию, сама того не подозревая. Даже моя мать говорит, что я наглая, незаметно наглая, что никому не видно, как я наглею и пробираюсь ему на голову. Я как кошка, которая спит на подушке хозяина, потому что она слишком мила, чтобы ее прогнать. Я и сама себя не знаю, а в последнее время меня вообще кидает из крайности в крайность. Возможно, что вся эта ситуация унижает тебя. Я судорожно перебираю в памяти все, что было между нами. Чем я обидела тебя? Неосторожным словом? Жестом? Нет, Волк, я ничем не пыталась задеть, а наоборот играла в поддавки, как могла, старалась приручить твоего зверя и войти в его доверие, но взамен я получила тонну грязи на голову и кучу самых подлых оскорблений, о которых даже стыдно написать. И при этом вряд ли можно сказать, что все это время мне было легче или проще, чем тебе.
«Ну что же ты молчишь? Скажи что-нибудь,» – обращаешься вдруг ты.
Но я не могу говорить, в моей голове целый ураган разных мыслей. Я думаю о том, как жестоко я отомщу тебе и твоим близким за то, что ты вытворяешь со мной. В моей голове возникали страшные картины физической расправы не только над тобой, но и над ни в чем неповинными людьми, дорогими тебе, и которых я обязательно найду и поймаю! Я думала о том, что, в крайнем случае, мне не составит труда закинуть что-нибудь горящее в твое окно. Во мне слишком много чертей. Я чувствовала, как растет моя ненависть и боль. Но безумные планы страшной мести вдруг сменились чувством безумной любви, потому что ты театрально придвинул ухо ко мне, чтобы выслушать мои оскорбления. Я почуяла твой запах, я узнала его. «Я люблю тебя…» - едва слышно сорвалось с моих губ. Ты снова не угадал, и тебя это опять бесит. Я вижу, как движутся мышцы на твоем лице. Ты любишь меня, тебе хочется меня любить, и тебя это тоже бесит...
После всего, что ты мне наговорил, и того, куда ты меня напосылал, я должна была развернуться и гордо уйти с чувством собственного достоинства, но мои ноги будто примерзли к земле. И судя по тому, что я их уже совсем не чувствовала, они действительно примерзли оттого, как долго мы тут простояли.
Нашу «дуэль» прервал какой-то пьяненький чувак (иначе и не назвать), который проходил мимо и чего-то у тебя спросил, а потом и вовсе пристроился неподалеку по малой нужде. Ты потащил меня в какое-то близлежащее питейное заведение, усадил за столик. Мы молча опрокинули по пятьдесят грамм коньяку, потом еще по пятьдесят, потом еще «пописят» и еще немного, молча, не закусывая… Невыносимое долгое пустое молчание. Заведение закрывается. Я, кажется, пьяна, в голове туман. И вот ты уже стоишь рядом с моим стулом. А вот я уже обнимаю тебя за талию, прижимаюсь щекой к твоему животу. В следующем кадре ты уже целуешь мою макушку, мое лицо и губы. И снова ни с того, ни с сего признаешься в любви.
На улице холодно. Мы сходим с ума в какой-то подворотне за углом. А потом появился какой-то наркоман. Скорее всего, этот придурок застукал нас и раньше, но не стал мешать, может даже решил поглазеть. Зря он назвал тебя зайкой. И ему уж точно не следовало ехидно упоминать о том, зачем ты меня туда привел. Я пошла вперед, не оглядываясь, как ты мне и сказал. Ты вскоре догнал меня, потирая правый кулак, и объяснил, что после того, как тот упал, держась за окровавленный нос, ты ушел. Как ни в чем не бывало, ты проводил меня до дома. Поцелуи, комплименты, признания. Ну и перевоплощения…
Я сегодня красивая, я старалась для тебя, я нравлюсь тебе. Ты разглядываешь мои сапоги, мы их вместе покупали, и теперь они идеально сочетаются с юбкой, слегка прикрывающей мои колени. Ты смотришь на мои ноги, и они нравятся тебе, и сейчас это тебя БЕСИТ. А еще тебя бесит моя прическа, потому что она тоже тебе нравится. Ты высокомерно и злобно цедишь сквозь зубы, что именно такой ты и хотел бы меня видеть, и хвалишь СЕБЯ за хороший вкус. На тебя снова находит. В твоем понимании я пользуюсь своей красотой, чтобы надеть на тебя ошейник, но при этом на самом деле порой тебе хочется подчиниться и подставить ухо, чтобы я за ним почесала. Объяснять что-то сейчас бесполезно, да я и не в силах. Я с трудом понимаю, что происходит, и стою молча, даже не пытаясь защищаться. Тебя это обескураживает, а я стараюсь не допустить самого страшного, а самое страшное случиться тогда, когда с моих ресниц покатятся слезы. Ты ненавидишь их, потому что слезы - это очередная моя уловка, при помощи которой можно оказать давление, ты считаешь, что это мой козырь, который способен обезоружить тебя. Мои слезы причиняют тебе боль, поэтому я не плачу.
Ты вдруг суешь мне деньги, которые я тебе когда-то для чего-то одолжила, возвращаешь свой долг обратно.
«Мне не надо» - вяло бормочу я. Ты разворачиваешься и уходишь.
«Мне не надо!» - кричу я тебе в след и в отчаянии бросаю деньгу на землю. Ты оборачиваешься на секунду, и я успеваю разглядеть твое искаженное от боли лицо. Я знаю, что я должна делать, чтобы удержать тебя сейчас. Я должна оставить бабло там, куда я его бросила, и уйти, и ты просто не сможешь остаться в долгу у меня.
В два скачка ты возвращаешься на то место, отнимаешь сотню евро у только что поднявшего их прохожего, через долю секунды грубо и резко хватаешь меня за грудки, рывком придвигаешь к себе и, яростно сопя мне в лицо своим когда-то сломанным носом, пихаешь деньги в карман моего пальто и с самым зверским выражением лица нецензурно грозишься мне навалять.
«Ты внатттуре ведьма!!!» - злобно шипишь ты, но уже не пытаешься уйти. Я молча смотрю на тебя испуганными глазами.
Ты наклоняешь голову набок и смотришь на мою правую щеку: «Тебе вот здесь надо вырезать слово «бык»… Чтобы сразу было понятно, какая ты безжалостная, жестокая и топчешь-топчешь-топчешь!!!»
«А вот здесь,- теперь ты глядишь на левую щеку,- нужно написать слово «провокаторша», потому что тебе нравится сначала провоцировать, а потом отрабатывать реакцию».
«Ну а на лбу! – не унимаешься ты, - нужно вырезать надпись «ХИТРОВЫЕБАННОЕ ЧУДОВИЩЕ»!!! Потому что за твоим хорошеньким личиком скрывается хитросделанная тварь…»
Я все еще молчу, но по моему каменному лицу предательски скатывается слезинка. Мне кажется, что внутри меня все онемело от боли, все будто окаменело, я даже не могу разжать челюсть, так как изо всех сил стиснула зубы, пытаясь не заплакать. И самое страшное, что возможно в чем-то ты и прав. Я чудовище… Я и в правду могу сыграть на чувствах, причем на удивление блестяще разыграть партию, сама того не подозревая. Даже моя мать говорит, что я наглая, незаметно наглая, что никому не видно, как я наглею и пробираюсь ему на голову. Я как кошка, которая спит на подушке хозяина, потому что она слишком мила, чтобы ее прогнать. Я и сама себя не знаю, а в последнее время меня вообще кидает из крайности в крайность. Возможно, что вся эта ситуация унижает тебя. Я судорожно перебираю в памяти все, что было между нами. Чем я обидела тебя? Неосторожным словом? Жестом? Нет, Волк, я ничем не пыталась задеть, а наоборот играла в поддавки, как могла, старалась приручить твоего зверя и войти в его доверие, но взамен я получила тонну грязи на голову и кучу самых подлых оскорблений, о которых даже стыдно написать. И при этом вряд ли можно сказать, что все это время мне было легче или проще, чем тебе.
«Ну что же ты молчишь? Скажи что-нибудь,» – обращаешься вдруг ты.
Но я не могу говорить, в моей голове целый ураган разных мыслей. Я думаю о том, как жестоко я отомщу тебе и твоим близким за то, что ты вытворяешь со мной. В моей голове возникали страшные картины физической расправы не только над тобой, но и над ни в чем неповинными людьми, дорогими тебе, и которых я обязательно найду и поймаю! Я думала о том, что, в крайнем случае, мне не составит труда закинуть что-нибудь горящее в твое окно. Во мне слишком много чертей. Я чувствовала, как растет моя ненависть и боль. Но безумные планы страшной мести вдруг сменились чувством безумной любви, потому что ты театрально придвинул ухо ко мне, чтобы выслушать мои оскорбления. Я почуяла твой запах, я узнала его. «Я люблю тебя…» - едва слышно сорвалось с моих губ. Ты снова не угадал, и тебя это опять бесит. Я вижу, как движутся мышцы на твоем лице. Ты любишь меня, тебе хочется меня любить, и тебя это тоже бесит...
После всего, что ты мне наговорил, и того, куда ты меня напосылал, я должна была развернуться и гордо уйти с чувством собственного достоинства, но мои ноги будто примерзли к земле. И судя по тому, что я их уже совсем не чувствовала, они действительно примерзли оттого, как долго мы тут простояли.
Нашу «дуэль» прервал какой-то пьяненький чувак (иначе и не назвать), который проходил мимо и чего-то у тебя спросил, а потом и вовсе пристроился неподалеку по малой нужде. Ты потащил меня в какое-то близлежащее питейное заведение, усадил за столик. Мы молча опрокинули по пятьдесят грамм коньяку, потом еще по пятьдесят, потом еще «пописят» и еще немного, молча, не закусывая… Невыносимое долгое пустое молчание. Заведение закрывается. Я, кажется, пьяна, в голове туман. И вот ты уже стоишь рядом с моим стулом. А вот я уже обнимаю тебя за талию, прижимаюсь щекой к твоему животу. В следующем кадре ты уже целуешь мою макушку, мое лицо и губы. И снова ни с того, ни с сего признаешься в любви.
На улице холодно. Мы сходим с ума в какой-то подворотне за углом. А потом появился какой-то наркоман. Скорее всего, этот придурок застукал нас и раньше, но не стал мешать, может даже решил поглазеть. Зря он назвал тебя зайкой. И ему уж точно не следовало ехидно упоминать о том, зачем ты меня туда привел. Я пошла вперед, не оглядываясь, как ты мне и сказал. Ты вскоре догнал меня, потирая правый кулак, и объяснил, что после того, как тот упал, держась за окровавленный нос, ты ушел. Как ни в чем не бывало, ты проводил меня до дома. Поцелуи, комплименты, признания. Ну и перевоплощения…
четверг, 22 октября 2009
Все придурки, все кАзлы
Дайте мне вон ту розу.
Эту?
Да. Отрежьте покороче.
Как отрежьте? Зачем???
Ну чтобы она была совсем коротенькая.
Мода что ли такая пошла? Тут парень один приходил, тоже попросил коротко отрезать. Еще и гран-при попросил. Шикарную розу взял и отрезал по самое некуда. А теперь и Вы туда же! Ничего не понимаю!
А молодой человек был случайно не вооот такого роста?
Да, невысокий такой. А Вы его что, знаете? Это он Вам брал?
Ага.
Упаковать?
Да, в прозрачную, и ленточку привяжите.
Когда ты вошел в комнату, я сидела на полу рядом с холодной бутылкой дорогущего шампанского в окружении горящих свечей и сосредоточенно зажигала свечки на шоколадном вафельном торте. Рядом со мной в бокале для вина стояла меленькая роза. Я очень старалась тебя порадовать. Твои глаза блестели от счастья.
С Днем Рождения, Волк!
…..спасибо, Кот! Я даже не знаю, что сказать… Никто для меня такого не делал. Свечи, торт…. Ты романтик, Кот. Роза маленькая мне очень нравится, я люблю цветы. А можно я все сфотографирую, чтобы потом кому-нибудь похвастаться?
Конечно можно, Волк, конечно! Хочешь, я сфоткаю, как ты задуваешь свечи?
Ага, давай!- по-детски радостно улыбнулся ты.
Пробка из бутылки вылетела с хлопком, мы налили шампанское в бокалы.
За тебя, Волк, за твои мечты, за твои надежды…
Я слышала, как гулко бьется твое сердце, не давая тебе говорить.
«У меня есть для тебя подарок. Привет из детства», – я протянула тебе маленькую бархатную коробочку.
Ты открыл ее и удивился: «Неужели, Кот? Серебряная?»
Ну да, снайперская пуля 7.62, отлитая из серебра. Вот проба. Как и обещала, помнишь? Нам тогда было по семнадцать.
Да, но где ты умудрилась ее найти?
Кто ищет, тот найдет!
И гравировку сделала…
Да, специально для тебя, на счастье. Ты ведь знаешь, что по легендам и сказкам, оборотня, человека-волка, можно убить лишь серебряной пулей, причем стрелять нужно именно в сердце. Так что твое счастье, Волк, что я дарю ее тебе на шнурке, а ведь могла бы и в сердце всадить!
И мы смеялись, прижавшись лбом друг к другу, и не было минуты счастливее этой, и не было любви огромней, чем наша. И пара часов на праздник, и успеть замести следы.
Эту?
Да. Отрежьте покороче.
Как отрежьте? Зачем???
Ну чтобы она была совсем коротенькая.
Мода что ли такая пошла? Тут парень один приходил, тоже попросил коротко отрезать. Еще и гран-при попросил. Шикарную розу взял и отрезал по самое некуда. А теперь и Вы туда же! Ничего не понимаю!
А молодой человек был случайно не вооот такого роста?
Да, невысокий такой. А Вы его что, знаете? Это он Вам брал?
Ага.
Упаковать?
Да, в прозрачную, и ленточку привяжите.
Когда ты вошел в комнату, я сидела на полу рядом с холодной бутылкой дорогущего шампанского в окружении горящих свечей и сосредоточенно зажигала свечки на шоколадном вафельном торте. Рядом со мной в бокале для вина стояла меленькая роза. Я очень старалась тебя порадовать. Твои глаза блестели от счастья.
С Днем Рождения, Волк!
…..спасибо, Кот! Я даже не знаю, что сказать… Никто для меня такого не делал. Свечи, торт…. Ты романтик, Кот. Роза маленькая мне очень нравится, я люблю цветы. А можно я все сфотографирую, чтобы потом кому-нибудь похвастаться?
Конечно можно, Волк, конечно! Хочешь, я сфоткаю, как ты задуваешь свечи?
Ага, давай!- по-детски радостно улыбнулся ты.
Пробка из бутылки вылетела с хлопком, мы налили шампанское в бокалы.
За тебя, Волк, за твои мечты, за твои надежды…
Я слышала, как гулко бьется твое сердце, не давая тебе говорить.
«У меня есть для тебя подарок. Привет из детства», – я протянула тебе маленькую бархатную коробочку.
Ты открыл ее и удивился: «Неужели, Кот? Серебряная?»
Ну да, снайперская пуля 7.62, отлитая из серебра. Вот проба. Как и обещала, помнишь? Нам тогда было по семнадцать.
Да, но где ты умудрилась ее найти?
Кто ищет, тот найдет!
И гравировку сделала…
Да, специально для тебя, на счастье. Ты ведь знаешь, что по легендам и сказкам, оборотня, человека-волка, можно убить лишь серебряной пулей, причем стрелять нужно именно в сердце. Так что твое счастье, Волк, что я дарю ее тебе на шнурке, а ведь могла бы и в сердце всадить!
И мы смеялись, прижавшись лбом друг к другу, и не было минуты счастливее этой, и не было любви огромней, чем наша. И пара часов на праздник, и успеть замести следы.
вторник, 20 октября 2009
Все придурки, все кАзлы
Иногда ты становишься чужим, злым, жестоким. Называешь меня симулянтом и провокатором. По-твоему, я симулирую все: и слезы, и физическую боль. Тебя раздражают жалобы, печальные глаза и соленые капли на щеках. Тебе кажется, что я, как и все девушки, просто давлю на жалость и пытаюсь манипулировать. Из-за этого тяжесть моего бремени порой кажется невыносимой, а муки совести разъедают мою душу и тело как кислота. Однажды утром, глядя в зеркало, я увидела бледное опухшее заплаканное лицо с синяками под глазами и зашуганным взглядом. Я даже не знала, как все это накрасить, чтобы выглядеть счастливой и радостной. Не менее уныло выглядела повисшая одежда, потому что я как-то случайно сбросила 6 килограмм, причем лишним весом я никогда не страдала.
Если бы ты прочитал это, то, наверное, подумал бы… и, что еще хуже, сказал бы, что я давлю на жалость. Я не стала себя жалеть. Я похлопала себя по щекам, накрасила губы и натянула чулки поверх синяков, случайно оставленных тобой на моих ногах.
Если бы ты прочитал это, то, наверное, подумал бы… и, что еще хуже, сказал бы, что я давлю на жалость. Я не стала себя жалеть. Я похлопала себя по щекам, накрасила губы и натянула чулки поверх синяков, случайно оставленных тобой на моих ногах.
среда, 14 октября 2009
Все придурки, все кАзлы
Аллллооо…
Я еду к тебе.
Что?????
Я еду к тебе.
Что????
Твои глупые вопросы мешают мне бежать на электричку.
Куда ты едешь, на ночь глядя????
К тебе.
….где ты будешь ночевать?
Нигде.
Я не смогу к тебе выйти.
Я знаю, я подожду до утра.
Где подождешь?
Не важно.
Туфли, пиджак, сумка, я иду на работу. Ты выхватываешь меня из толпы у метро. Разговоры, поцелуи, руки. Похоже, я сильно опоздаю сегодня.
Ты сегодня на работу не идешь.
Иду.
Ты НЕ идЁшь! – грубо с вызовом обрываешь ты.
Иду-у – с вызовом протягиваю я.
Мне твои полчаса, и даже час, и даже два часа нАхуй не нужны! Поняла?!!! Не надо выискивать для меня полчасика в своем плотном графике! Отдай мне день. Слышишь? Я хочу ВЕСЬ день!!!
Я не могу. – спокойно отвечаю я на твою ярость и хамство.
Чего не можешь?!! Заболеть не можешь?!! Ты не человек? …Ты не человек… Ничего там без тебя не случится за один день. Останься со мной. Останься… и мы утонем с тобой, мы утонем. Останься со мной… хоть на один день… отдай мне один целый день…
И мы пошли пить кофе в кафе. Ты снял свою спортивную кофту, остался в одной футболке, причесался и стал похож на человека, на симпатичного молодого человека со стильной такой небритостью. Оборотень. Ты так легко прикидываешься то хромым дебилом-инвалидом, то гламурным засранцем, то наивным простачком, то деловой личностью, то бродягой, то философом, то бандитом. Стратегия и тактика. Но самое страшное не это, а то, что порой ты ласков и нежен, заботлив и понятлив, а порой вдруг циничен, холоден, высокомерен и неимоверно жесток. И перемена эта происходит не по твоей воле, а сама по себе. Тяжело и страшно с тобой.
Кофе я не пью, оно горькое, невкусное. Но почему-то захотелось именно кофе. Ты сказал, что научишь меня делать его правильно, и нафигачил в чашку огромное количество сахара.
А потом солнечное утро над Москвой. В цветочном магазине ты украл мне розу. Ловкость рук и немного мошенничества. У тебя такой счастливый вид.
Не сразу справившись с замком, мы ворвались в номер. Странный такой номер, с нелепой такой кроватью и нелепой тумбочкой и каким-то нелепейшим телевизориком, но зато с огромным зеркалом на створках шкафа-купе. Я сама не своя и опять абсолютно не ведаю, что творю, хотя только что я с самым деловым видом уверяла администратора, что этот небритый зверюга без документов под мою ответственность вселится в мой номер.
Кот, а ты романтик! Ты, оказывается, романтик! – радостно бормочешь ты.
Меня пьянит твой запах и тепло твоей кожи, и твоя близость, и то, что ты мой, жадно страстный, мило нежный. Постель – душ, душ- постель, бутылка Спрайта и кругом обертки от Чоко Паев. Ты сидишь на подоконнике открытого окна и ведешь деловые телефонные переговоры, тебя совершенно не смущает твоя нагота, зато она, наверное, смущает прохожих, невзначай поднявших голову к нашему окну. А я валяюсь на кровати, моя голова и волосы свисают с края, я зловеще отражаюсь в зеркале, так как волосы вокруг моего ехидно-довольного лица достают до самого пола.
Ты похожа на ведьму, – с любовью и гордостью разглядываешь меня, - ведьма ты и есть!
А-ха! Так точно.
Когда пришло время уходить, я достала из сумочки крохотные коробочки теней, румян, помаду…
Не надо, Кошка, тебе это ни к чему. Не красься. Бог создал тебя такой прекрасной! Тебе не нужно ничего на себя лепить.
Ты надел джинсы и сел на пол. Мое сердце будто обожгло, и я стиснула твою голову обеими руками, прижалась щекой к твоему лбу и тихо заплакала. Каждая наша встреча как будто в последний раз.
Вечерело, погода была хорошая, я крепко держала тебя за руку.
А знаешь, Волк, я будто бы по-своему счастлива.
Ну я ж говорю, что ты НЕ человек. – пробормотал ты, поймал мой недовольный взгляд и хитро улыбнулся.
Я еду к тебе.
Что?????
Я еду к тебе.
Что????
Твои глупые вопросы мешают мне бежать на электричку.
Куда ты едешь, на ночь глядя????
К тебе.
….где ты будешь ночевать?
Нигде.
Я не смогу к тебе выйти.
Я знаю, я подожду до утра.
Где подождешь?
Не важно.
Туфли, пиджак, сумка, я иду на работу. Ты выхватываешь меня из толпы у метро. Разговоры, поцелуи, руки. Похоже, я сильно опоздаю сегодня.
Ты сегодня на работу не идешь.
Иду.
Ты НЕ идЁшь! – грубо с вызовом обрываешь ты.
Иду-у – с вызовом протягиваю я.
Мне твои полчаса, и даже час, и даже два часа нАхуй не нужны! Поняла?!!! Не надо выискивать для меня полчасика в своем плотном графике! Отдай мне день. Слышишь? Я хочу ВЕСЬ день!!!
Я не могу. – спокойно отвечаю я на твою ярость и хамство.
Чего не можешь?!! Заболеть не можешь?!! Ты не человек? …Ты не человек… Ничего там без тебя не случится за один день. Останься со мной. Останься… и мы утонем с тобой, мы утонем. Останься со мной… хоть на один день… отдай мне один целый день…
И мы пошли пить кофе в кафе. Ты снял свою спортивную кофту, остался в одной футболке, причесался и стал похож на человека, на симпатичного молодого человека со стильной такой небритостью. Оборотень. Ты так легко прикидываешься то хромым дебилом-инвалидом, то гламурным засранцем, то наивным простачком, то деловой личностью, то бродягой, то философом, то бандитом. Стратегия и тактика. Но самое страшное не это, а то, что порой ты ласков и нежен, заботлив и понятлив, а порой вдруг циничен, холоден, высокомерен и неимоверно жесток. И перемена эта происходит не по твоей воле, а сама по себе. Тяжело и страшно с тобой.
Кофе я не пью, оно горькое, невкусное. Но почему-то захотелось именно кофе. Ты сказал, что научишь меня делать его правильно, и нафигачил в чашку огромное количество сахара.
А потом солнечное утро над Москвой. В цветочном магазине ты украл мне розу. Ловкость рук и немного мошенничества. У тебя такой счастливый вид.
Не сразу справившись с замком, мы ворвались в номер. Странный такой номер, с нелепой такой кроватью и нелепой тумбочкой и каким-то нелепейшим телевизориком, но зато с огромным зеркалом на створках шкафа-купе. Я сама не своя и опять абсолютно не ведаю, что творю, хотя только что я с самым деловым видом уверяла администратора, что этот небритый зверюга без документов под мою ответственность вселится в мой номер.
Кот, а ты романтик! Ты, оказывается, романтик! – радостно бормочешь ты.
Меня пьянит твой запах и тепло твоей кожи, и твоя близость, и то, что ты мой, жадно страстный, мило нежный. Постель – душ, душ- постель, бутылка Спрайта и кругом обертки от Чоко Паев. Ты сидишь на подоконнике открытого окна и ведешь деловые телефонные переговоры, тебя совершенно не смущает твоя нагота, зато она, наверное, смущает прохожих, невзначай поднявших голову к нашему окну. А я валяюсь на кровати, моя голова и волосы свисают с края, я зловеще отражаюсь в зеркале, так как волосы вокруг моего ехидно-довольного лица достают до самого пола.
Ты похожа на ведьму, – с любовью и гордостью разглядываешь меня, - ведьма ты и есть!
А-ха! Так точно.
Когда пришло время уходить, я достала из сумочки крохотные коробочки теней, румян, помаду…
Не надо, Кошка, тебе это ни к чему. Не красься. Бог создал тебя такой прекрасной! Тебе не нужно ничего на себя лепить.
Ты надел джинсы и сел на пол. Мое сердце будто обожгло, и я стиснула твою голову обеими руками, прижалась щекой к твоему лбу и тихо заплакала. Каждая наша встреча как будто в последний раз.
Вечерело, погода была хорошая, я крепко держала тебя за руку.
А знаешь, Волк, я будто бы по-своему счастлива.
Ну я ж говорю, что ты НЕ человек. – пробормотал ты, поймал мой недовольный взгляд и хитро улыбнулся.
пятница, 11 сентября 2009
Все придурки, все кАзлы
Деловая барышня в узеньких брючках, высокая, но при этом еще и на каблуках, с томиком классики русской литературы подмышкой бежала вприпрыжку по гладкому полу торгового центра, громко цокая набойками. Рядом с ней быстрой, но при этом мягкой крадущейся походкой шел небольшой коренастый парниша в спортивном костюме невнятного серого цвета. Небритое лицо его было угрюмо, а хищный взгляд исподлобья рыскал из стороны в сторону, и казалось, что во всех вокруг он видел потенциальную жертву, кроме той, чьи тонкие пальцы он сжимал своей крепкой мозолистой рукой. И люди смотрели на них с любопытством - его грязная одежда и запущенная щетина никак не вязались с ее уложенными волосами, отглаженной блузкой и крошечными белыми туфельками, не говоря уже о том, что на каблуках она казалась чуть ли не на пол метра выше его. И потому, когда странная парочка после долгих споров наконец-то выбрала несколько пирожных, он деловито пояснил продавщице: «Это моя старшая сестра…»
Ты будешь стесняться меня…
Нет
Тебе будет стыдно, как я сейчас буду… жрать
Не будет
Такие как я, в подобные магазины не ходят…. ну разве что с такими шикарными девушками, как ты. – хитро улыбнувшись, сказал волк.
Ты съел кучу сладких пирожных, запил их неимоверно сладким кофе, притянул к себе поближе мой стул вместе со мной, сидящей на нем, закурил, несмотря на запрет и табличку «не курить», положил руку мне на бедро и с довольным видом покосился в вырез моей блузки.
Ты будешь стесняться меня…
Нет
Тебе будет стыдно, как я сейчас буду… жрать
Не будет
Такие как я, в подобные магазины не ходят…. ну разве что с такими шикарными девушками, как ты. – хитро улыбнувшись, сказал волк.
Ты съел кучу сладких пирожных, запил их неимоверно сладким кофе, притянул к себе поближе мой стул вместе со мной, сидящей на нем, закурил, несмотря на запрет и табличку «не курить», положил руку мне на бедро и с довольным видом покосился в вырез моей блузки.
пятница, 21 августа 2009
Все придурки, все кАзлы
Кстати, есть еще и более тяжелая форма наркотика, чем шарики Несквик, это шоколадное драже M&M'S.
среда, 19 августа 2009
Все придурки, все кАзлы
Изрядные алкогольные возлияния странным образом действуют на тебя. И вроде бы разум чист и светел, но так дико хочется рев мотора услышать… Всматриваясь в пятно света фар чужой… не известно, чьей машины, ты что есть мочи давишь на педаль, выжимая всю душу из бедного машиньего организма. Рулевая часть неисправна, и машина, как обезумевшая лошадь, метается и рыскает по всей дороге. Тебя ничего не пугает, ты твердой рукой сдерживаешь ее порывы, наблюдая в зеркале три визжащие, вовсю сверкающие мигалками милицейские машины. Ты даже не думаешь тормозить – дико пьяный, без каких-либо документов, на краденом авто – это безумие, это очередная статья. О чем ты думал? О том, что оторваться уже не удастся, надо бежать. И ты до предела вывернул руль, машина закрутилась по инерции, перевернулась через крышу и рухнула в кювет. Не взирая на боль содранной коленки, выползаешь из машины и бежишь в сторону кустов. Что это? Озеро? На ходу стаскивая с себя одежду, бросаешься в воду, плывешь куда-то под крики милиции, твои руки и ноги путаются в водорослях. Тебе тяжело, ты отрезвел и устал. Ты валяешь дурака, кричишь что-то смешное ментам, они ржут и уже считают тебя придурком и психом, который еще и купаться зачем-то полез… Голый холодный и мокрый ты бежишь вдоль какого-то бесконечного забора, они как псы уже из принципа преследуют тебя. Они загнали тебя, как зверя, вцепились, а когда отдышались, приковали к дереву… прицепили к дереву моего голого, худенького, тщедушного, дрожащего от холода волка… Эвакуатор вытащил и увез машину, хозяин еще не заметил ее пропажу, и она еще не числилась в угоне, ты как обычно запудрил всем мозги, и тебя, как ни странно, отпустили. Ты вернулся домой под утро в одних трусах, завернутый в какое-то одеяло из той самой машины, и спокойно лег спать. Но это еще не конец истории, а, по-видимому, только ее начало, и надежда на happy end совсем слабенькая… «Но ничего страшного, ничего страшного», – обычно приговариваешь ты.
пятница, 14 августа 2009
Все придурки, все кАзлы
Время тянулось долго, отпустили прямо из зала суда, через пару дней ты уже настиг и меня. Я держусь на приличном расстоянии, мой взгляд скользит по твоему голому торсу, я недоверчиво всматриваюсь в твое лицо.
Почему ты смотришь так строго? Иди сюда. ….И-ди сю-да.
Два скачка и я бросаюсь тебе на шею, вдыхая твой теплый запах, я дрожу всем телом, и к горлу подступил комок. Ты с шумным вдохом до боли стискиваешь мои ребра.
Так бы сразу.
Тише-тише-тише… - едва слышно шелестишь ты, чувствуя, что я вот-вот заплачу.
И все дерзкие твои разговоры, и больно ты так тянешь меня за длинные волосы, так что моя голова запрокидывается назад, и зубами хватаешь за горло, что я не могу удержаться от грубостей и в твой адрес. В нашей схватке не бывает победителей, и все не более чем… просто не более чем.
За все это время я в себе так и не разобралась. Смогу ли я вообще это сделать? Может, ты разберешься?
Ты будто бы идешь на нюх, чуя, когда я одна. И спустя два дня, повторяя попытку, ты оборвал цветы на чьем-то розовом кусте и снова явился ко мне и зовешь меня в ночь. Мое решительное «нет» не останавливает тебя. Я знаю, что если захочешь, возьмешь и силой, ты ждал долго, ты не пошел туда, где все было бы гораздо проще, где было бы проще справить свою потребность, где бы тебя приняли с радостью, где, можно сказать, только и ждали твоего прихода. Тебе хочется по-настоящему, по большой любви, и ты вцепился в мои коленки своими жесткими пальцами, и потому, защищаясь, я когтями хватаю тебя за кадык и, ощерившись, как испуганный кот, сквозь зубы злобно шиплю «я сказала, - «нннет!!!». Но я сама не понимаю, как так получилось, но это ты вдруг, оказывается, вздыхаешь в такт моим возвратно-поступательным движеньям, слегка поддерживая меня руками…
Ты сумасшедшая! Сумасшедшая! И я люблю тебя за это! Я люблю тебя! – ты осыпаешь меня ласковыми, нежными, благодарными поцелуями с ног до головы.
И мы еще долго сидели на каком-то старом бревне под забором моего дома, и ты говорил до четырех утра, потирая мои замерзающие ноги, а я просто слушала. Тебя нужно было выслушать. И я просто слушала, кивала головой, изредка комментируя, запуская пальцы в твои волосы, всматриваясь в твое как будто бы доброе лицо, улыбаясь тому, как ты по-детски целуешь меня в щечку.
А потом я весь остаток ночи, чувствуя, как от волнения поднимается температура, в горячке мотала головой по подушке и думала, что я опять сотворила что-то ужасное, что-то не то.
Время не лечит и уж тем более не прибавляет ума…особенно мне, и скоро снова наступила темнота и ты тут как тут. Молча, расстегиваешь длинную молнию на своей кофте, и я горячими губами припадаю к кубикам твоего живота. Мы снова на улице, снова прислонившись спиной к забору, на этот раз чужому. Чего ты хочешь? Я отрицательно качаю головой, хотя я знаю, что да, снова да. Нетерпеливо, грубо, снова грубо.
Не наглей, Волк, не наглей… доверься…
Я чутко прислушиваюсь к твоему тяжелому дыханию, к каждому движению твоих даже самых маленьких мышц, настойчиво, страстно, но очень аккуратно и нежно…
Ты - гений! - хрипло выдохнул ты, не в силах сдержать свой стон, забывая, что мы можем себя обнаружить.
Ты гений, гений! Только не говори, что это не так! У меня такое в первый раз, такого со мной никогда не было. Ты – просто гений. И я люблю тебя за это, – восторженно, удивленно смотришь вниз, разглядывая мое влюбленное лицо, гладишь меня по волосам.
Тогда…раньше я так боялся к тебе прикоснуться, я не знал, какая будет реакция, если я вдруг полезу тебя трогать… и мне было хорошо от того, что ты просто была рядом, ничего у нас не было, а мне все равно было хорошо. И я боялся сказать, ЧЕМ я занимаюсь, боялся, что не примешь меня таким и захочешь уйти. Но ты же все знала, да? Ты все знала, но ты никогда ничего не говорила, ни разу не упрекнула…
Почему ты смотришь так строго? Иди сюда. ….И-ди сю-да.
Два скачка и я бросаюсь тебе на шею, вдыхая твой теплый запах, я дрожу всем телом, и к горлу подступил комок. Ты с шумным вдохом до боли стискиваешь мои ребра.
Так бы сразу.
Тише-тише-тише… - едва слышно шелестишь ты, чувствуя, что я вот-вот заплачу.
И все дерзкие твои разговоры, и больно ты так тянешь меня за длинные волосы, так что моя голова запрокидывается назад, и зубами хватаешь за горло, что я не могу удержаться от грубостей и в твой адрес. В нашей схватке не бывает победителей, и все не более чем… просто не более чем.
За все это время я в себе так и не разобралась. Смогу ли я вообще это сделать? Может, ты разберешься?
Ты будто бы идешь на нюх, чуя, когда я одна. И спустя два дня, повторяя попытку, ты оборвал цветы на чьем-то розовом кусте и снова явился ко мне и зовешь меня в ночь. Мое решительное «нет» не останавливает тебя. Я знаю, что если захочешь, возьмешь и силой, ты ждал долго, ты не пошел туда, где все было бы гораздо проще, где было бы проще справить свою потребность, где бы тебя приняли с радостью, где, можно сказать, только и ждали твоего прихода. Тебе хочется по-настоящему, по большой любви, и ты вцепился в мои коленки своими жесткими пальцами, и потому, защищаясь, я когтями хватаю тебя за кадык и, ощерившись, как испуганный кот, сквозь зубы злобно шиплю «я сказала, - «нннет!!!». Но я сама не понимаю, как так получилось, но это ты вдруг, оказывается, вздыхаешь в такт моим возвратно-поступательным движеньям, слегка поддерживая меня руками…
Ты сумасшедшая! Сумасшедшая! И я люблю тебя за это! Я люблю тебя! – ты осыпаешь меня ласковыми, нежными, благодарными поцелуями с ног до головы.
И мы еще долго сидели на каком-то старом бревне под забором моего дома, и ты говорил до четырех утра, потирая мои замерзающие ноги, а я просто слушала. Тебя нужно было выслушать. И я просто слушала, кивала головой, изредка комментируя, запуская пальцы в твои волосы, всматриваясь в твое как будто бы доброе лицо, улыбаясь тому, как ты по-детски целуешь меня в щечку.
А потом я весь остаток ночи, чувствуя, как от волнения поднимается температура, в горячке мотала головой по подушке и думала, что я опять сотворила что-то ужасное, что-то не то.
Время не лечит и уж тем более не прибавляет ума…особенно мне, и скоро снова наступила темнота и ты тут как тут. Молча, расстегиваешь длинную молнию на своей кофте, и я горячими губами припадаю к кубикам твоего живота. Мы снова на улице, снова прислонившись спиной к забору, на этот раз чужому. Чего ты хочешь? Я отрицательно качаю головой, хотя я знаю, что да, снова да. Нетерпеливо, грубо, снова грубо.
Не наглей, Волк, не наглей… доверься…
Я чутко прислушиваюсь к твоему тяжелому дыханию, к каждому движению твоих даже самых маленьких мышц, настойчиво, страстно, но очень аккуратно и нежно…
Ты - гений! - хрипло выдохнул ты, не в силах сдержать свой стон, забывая, что мы можем себя обнаружить.
Ты гений, гений! Только не говори, что это не так! У меня такое в первый раз, такого со мной никогда не было. Ты – просто гений. И я люблю тебя за это, – восторженно, удивленно смотришь вниз, разглядывая мое влюбленное лицо, гладишь меня по волосам.
Тогда…раньше я так боялся к тебе прикоснуться, я не знал, какая будет реакция, если я вдруг полезу тебя трогать… и мне было хорошо от того, что ты просто была рядом, ничего у нас не было, а мне все равно было хорошо. И я боялся сказать, ЧЕМ я занимаюсь, боялся, что не примешь меня таким и захочешь уйти. Но ты же все знала, да? Ты все знала, но ты никогда ничего не говорила, ни разу не упрекнула…