Все придурки, все кАзлы
Я сказала, что хотела бы жить в высотном доме на последнем этаже, чтобы видеть из окна окрестности, огромное небо… Ты сказал, что тоже об этом мечтаешь…
Ты всегда слушаешь меня внимательно, вникаешь и осознаешь смысл каждого моего слова. Порой ты за мной повторяешь сказанное, как будто смакуя произнесенные мной фразы. За нарочито грамотно построенными конструкциями моих длинных предложений, ты всегда видишь больше, чем кто-либо, ты будто смотришь в душу. Дотошно и пристально, как Кэл Лайтман, ты всматриваешься в микроскопические движения мышц моего лица, ты замечаешь, изменения дыхания и пульса. Ты стараешься понять меня лучше, чем я сама понимаю себя.
Лифт поднимал нас на 28-ой этаж. Ты нашел высокое здание, договорился, чтобы наша комната была на последнем этаже. Мы закрыли за собой дверь и первым делом подошли к окну, чтобы с восторгом посмотреть с высоты, чтобы посмеяться над кажущимися маленькими поездами метро, которые словно черви периодически то выползают из-под земли, то снова скрываются в тоннелях. Мы рассмотрели соседние постройки, дороги, тучи, определили, в какой стороне находится мой дом, понаблюдали за народом, копошащимся у подножия здания… Кто-нибудь другой сказал бы, что это очень глупо. Кто-нибудь другой, но не ты.
Впереди несколько часов и две бутылки вина. В такие моменты ты всегда становишься добрым, почти что ручным. Бывает, ты сядешь на корточки у моих ног и попеременно подставляешь мне то голову, то шею, и я чешу тебя словно пса. Когда ты вот так блаженно прикрываешь глазки, трудно представить, каким ехидным, зловредным и дотошным ты бываешь, мой любимый дикий зверь.
Я кручусь перед зеркалом, разглядываю, хорошо ли на мне сидят все эти кружавчики, я себе нравлюсь. Тебе - тоже, и ты в умилении и восхищении наблюдаешь, киваешь головой и разрешаешь мне еще немного собой полюбоваться. Ты смотришь на меня, глаза твои горят, и ты гордо думаешь - «она моя, моя от пяток до макушки, и телом, и душой, и разумом, и сердцем она моя, МОЯ». Но время летит неумолимо быстро, и каждый раз при взгляде на часы ты будто ощущаешь боль, осознавая, что скоро мы снова разлучимся, и тогда назвать меня своей ты ну никак не сможешь. Я бережно целую твою теплую кожу и отчаянно так крепко обнимаю. Мужское самолюбие задето сильно и не раз, ты терпишь, терпишь от большой любви, и отвечаешь на мою ласковость и нежность. У нас нет будущего, мы оба это знаем, нам некуда бежать, и мы воруем, воруем минуты и часы, чтобы побыть вдвоем, слиться душой, стать одним целым большим и прекрасным, а потом долго вспоминать об этом.
Ты всегда слушаешь меня внимательно, вникаешь и осознаешь смысл каждого моего слова. Порой ты за мной повторяешь сказанное, как будто смакуя произнесенные мной фразы. За нарочито грамотно построенными конструкциями моих длинных предложений, ты всегда видишь больше, чем кто-либо, ты будто смотришь в душу. Дотошно и пристально, как Кэл Лайтман, ты всматриваешься в микроскопические движения мышц моего лица, ты замечаешь, изменения дыхания и пульса. Ты стараешься понять меня лучше, чем я сама понимаю себя.
Лифт поднимал нас на 28-ой этаж. Ты нашел высокое здание, договорился, чтобы наша комната была на последнем этаже. Мы закрыли за собой дверь и первым делом подошли к окну, чтобы с восторгом посмотреть с высоты, чтобы посмеяться над кажущимися маленькими поездами метро, которые словно черви периодически то выползают из-под земли, то снова скрываются в тоннелях. Мы рассмотрели соседние постройки, дороги, тучи, определили, в какой стороне находится мой дом, понаблюдали за народом, копошащимся у подножия здания… Кто-нибудь другой сказал бы, что это очень глупо. Кто-нибудь другой, но не ты.
Впереди несколько часов и две бутылки вина. В такие моменты ты всегда становишься добрым, почти что ручным. Бывает, ты сядешь на корточки у моих ног и попеременно подставляешь мне то голову, то шею, и я чешу тебя словно пса. Когда ты вот так блаженно прикрываешь глазки, трудно представить, каким ехидным, зловредным и дотошным ты бываешь, мой любимый дикий зверь.
Я кручусь перед зеркалом, разглядываю, хорошо ли на мне сидят все эти кружавчики, я себе нравлюсь. Тебе - тоже, и ты в умилении и восхищении наблюдаешь, киваешь головой и разрешаешь мне еще немного собой полюбоваться. Ты смотришь на меня, глаза твои горят, и ты гордо думаешь - «она моя, моя от пяток до макушки, и телом, и душой, и разумом, и сердцем она моя, МОЯ». Но время летит неумолимо быстро, и каждый раз при взгляде на часы ты будто ощущаешь боль, осознавая, что скоро мы снова разлучимся, и тогда назвать меня своей ты ну никак не сможешь. Я бережно целую твою теплую кожу и отчаянно так крепко обнимаю. Мужское самолюбие задето сильно и не раз, ты терпишь, терпишь от большой любви, и отвечаешь на мою ласковость и нежность. У нас нет будущего, мы оба это знаем, нам некуда бежать, и мы воруем, воруем минуты и часы, чтобы побыть вдвоем, слиться душой, стать одним целым большим и прекрасным, а потом долго вспоминать об этом.